Лера редко позволяла себя жалеть, но Настя смотрела с такой добротой и сочувствием, глаза ее были такими ясными, что слёзы выступили у обеих.
— Не хочу, чтобы смена заканчивалась, — сказала Лера. — Не хочу домой возвращаться. Там всё… по-другому. Убого, скучно, тоскливо. Дышать нечем. Я бы здесь навсегда осталась, или вообще убежала бы. Лодки вон на берегу валяются, я грести умею. Сплавилась бы до Волжского, или пешком через степь, а там — на поезд, спрятаться в товарном вагоне… Приключения, как в книжках. Ну и любовь, может…
Она думала о Диме, о цветах, которые он упорно продолжал пытаться донести до нее в товарном виде, о его растрёпанных волосах и мягких губах. Они убегут вдвоём, будут прятаться в вагонах, целоваться, ночевать в палатке — он говорил, у него есть палатка…
Настя не понимала, но кивала, поддерживала. Ольга догнала их, запыхавшись.
— Лер… — сказала она, толкая ее в плечо. — Лер, я это…
— Ей стыдно и она извиняется, — перевела Настя.
— Да ладно, — сказала Лера. — Чего уже ругаться, завтра последний день смены. Разъедемся, скучать будем. Пошли ужинать, тетя Маша обещала, что сегодня пирожные будут.
— О, отлично! — оживилась Оля. Девочки взялись за руки и побежали по дорожке среди тополей.
Наташа и Дима опять сидят спиной к железному грибку на площадке. Над ними — бесконечное звёздное августовское небо, и им обоим ясно, что кажущаяся огромность планеты вокруг — обманчива, что они сидят на крохотной синей бусинке в россыпи миллиардов таких же, летящих в черной пустоте.
— Выпить хочешь? — спрашивает Дима с надеждой. Наташа с удивлением смотрит на его пустые руки.
— В домике спрятана, — поясняет он с неловкой улыбкой.
— Нет, — говорит она. — И ты не пей. Расскажи мне про девочку. Ту, которая исчезла.
— Ну вот, — говорит Дима. — Про неё-то мне по-трезвому особенно тяжело.
Он сжимает пальцами виски, вздыхает.
— Лера, — говорит он. — Ее звали Лера. Она была из Волгограда, с Весёлой Балки. Я туда ездил её искать, когда она пропала. Мать её… Лера на неё злилась, говорила, что ей всё равно. Но она Леру очень любила. Видно было, что пьющая и несчастная, но любила сильно. Чаем меня поила с баранками. Всё про Леру спрашивала, как смена была, что она делала, было ли ей весело. У них под окном внизу остановка была автобусная, слышно было, как двери открывались, такой лязг, а потом «пф-пс-сс». И вот она на каждый паф подскакивала и в окно всё смотрела, как будто ждала, что вот именно сейчас Лера выйдет из автобуса. А к тому моменту уже два месяца прошло, каникулы были осенние.
— А ты? — спрашивает Наташа.
— А что я, — вздыхает он. — И я ждал. Говорили — убежала она. Свидетели были какие-то, вроде она планами делилась с подругами. А я знаю, точно знаю — никуда бы она без меня не убежала. Мы с ней… виделись в ночь перед концом смены. Потом у них костёр был прощальный, песни пели, старшие напились, как водится, а наутро — все по автобусам, разъезжаться. А Леры не было. Я приходил проститься, видел, как они все забегали. Суета, толкучка, двести детей, вожатые, как уж они там ее искали… В милицию сообщили, но они тоже спустя рукава. Приехали в пустой лагерь, территорию осмотрели, даже без собак, так, пара оперов. В несколько школ съездили, с девчонками из её отряда поговорили. Семью проверили, пожали плечами. И объявили в розыск всесоюзный. Там их тысячи были таких Лер в розыске. Так я и не знаю, куда она делась. А я ведь её так…
— Никуда не делась, — говорит Наташа и разбинтовывает руку. Дима смотрит и ахает — вся внутренняя сторона руки покрыта глубокими разрезами, в слабом свете фонаря они выглядят черными.
— Ты что же делаешь? — восклицает он, когда Наташа достает из кармана нож для бумаги и выдвигает острое лезвие. — Прекрати, дура сумасшедшая!
Наташа проводит ножом по коже между чуть поджившими, более старыми ранами. Почти не морщится. Кровь бежит на землю чёрной струйкой.
ebooksa