Таффи я боялась. Ему было девять, и он был больше и сильнее, чем Эльм и Леа. На кухне он занимался мясом, забивал куриц или таскал разделанных и освежеванных ягнят. Мне он казался огромным. В своей неприязни ко мне он был по-мальчишечьи туп и прямолинеен. Однажды, когда я шла за детьми вниз по ручью, где они собирались запустить несколько лодочек из скорлупы орехов, Таффи повернулся и стал бросать в меня галькой, пока я не убежала. Он нашел способ произносить «Бии-ии», что сделало мое имя оскорблением и стало синонимом глупости. Две девочки не осмеливались присоединяться к его насмешкам, но ох как они наслаждались ими.
Если бы я сказала матери, она передала бы все отцу и уверена, все дети были бы выселены из Ивового леса. Так что я молчала. Чем больше я им не нравилась, тем больше мне хотелось попасть в их компанию. Конечно, я не могла играть с ними, но могла наблюдать и учиться правилам. Лазание по деревьям, запуск лодочек-скорлупок с парусами из листьев, соревнования в прыжках и кувырках, маленькие смешные песни про ловлю лягушек… Всему этому дети учатся от других детей. Я смотрела, как Таффи ходит на руках, и в своей спальне насадила синяков в сотне мест тела, пока не смогла так же пересечь комнату. Я не просила волчок с рынка, пока не подсмотрела такой же у Таффи. Наблюдая издали, я научилась свистеть губами или через травинку в пальцах. Я пряталась и ждала, пока все не уйдут, чтобы покачаться на веревке, привязанной к ветке дерева, или решиться войти в секретный домик, построенный из упавших веток.
Думаю, отец подозревал, как я провожу время. Когда мама рассказала ему о моем желании, он купил мне не только волчок, но и марионетку, маленького акробата, прикрепленного к двум палочкам особыми веревочками. По вечерам, когда я устраивалась у очага и играла этими простыми игрушками, он мрачно смотрел на меня. В его взгляде я чувствовала тот же голод, который испытывала сама, наблюдая за играми других детей.
В такие моменты мне казалось, я что-то краду у них. И они чувствовали то же самое, и потому, обнаружив меня, прогоняли с криками и бранью. Таффи был единственным, кто осмеливался забрасывать меня шишками и желудями, но другие кричали и радовались, когда ему удавалось попасть. Мое молчание и робость придавали им смелости.
Вот такая ошибка. Или нет. Когда я не могла присоединиться к ним, я играла на том месте, с которого они ушли. Одно местечко было у ручья, в зарослях стройных ив. В начале весны дети сплетали вместе маленькие деревца, и летом вырастали тенистые арки из веток и листьев. Это место стало их детским домиком, куда они приносили хлеб с маслом из кухни и ели на тарелках из больших листьев. Вместо кружек у них были длинные листья, способные удержать немного воды из ручья. Таффи был там лордом Таффи, а девочки — дамы с ожерельями из золотых одуванчиков и белых ромашек.
Как же мне хотелось присоединиться к ним в этой игре! Я думала, что кружевное розовое платье поможет мне войти в их круг. Этого не случилось. И в тот день я снова проследила за ними, и дождалась, пока их не позвали дела, прежде чем решилась. Я села на их земляное, покрытое мхом кресло. Я развернула веер из папоротника, который сделала Эльм. В углу домика они устроили небольшую лежанку из сосновых веток. День был теплый и солнечный, и я легла на нее. Солнце палило, но изогнутые ветви убежища пропускали только пятна света. Я закрыла глаза, смотрела на свет сквозь веки и вдыхала аромат отломанных веток и сладкий запах самой земли. Должно быть, я задремала. Когда я открыла глаза, было уже слишком поздно. Все трое стояли у входа, глядя на меня сверху вниз. Я медленно села. Стоявшие против солнца, они казались черными силуэтами. Я попыталась улыбнуться и не смогла. Я неподвижно сидела, глядя на них.
Затем, будто солнце вышло из-за облаков, я вспомнила этот день. Мне приснилось, что все множество вероятных путей расходится с этого места. Я не могла вспомнить, когда мне это снилось, но казалось, я должна была прийти к этому сну. Или мечте… или чему-то еще. Сон о перекрестке, о месте пересекающихся дорог, не двух, но тысяч. Я подтянула ноги под себя и медленно встала.
Я уже не видела детей через сны и тени вокруг них. Я пыталась изучить мириады путей. Один из них, я чувствовала, вел к тому, чего я так страстно желала. Но какой? Что я должна сделать, чтобы пойти по этому пути? Если я выберу неверный путь, я умру. Они начнут издеваться надо мной. Я буду кричать, прибежит мама. А потом…
Я не могла этого допустить. Я это понимала. Мне пришлось выбрать путь, где я пыталась что-то сказать, а они забрасывали меня насмешками. Наступил момент, когда я могла бы убежать, но я была слишком напугана, чтобы двигаться, и понимала, что только этот путь приведет меня к цели. Девушки схватили меня, их пальцы впивались в мои запястья, пока тонкая кожа не поддалась и не стала красной, а потом и белой. Они меня трясли, и голова моя болталась туда-сюда так, что в глазах рябило от вспышек света. Я попыталась заговорить, но получилось только бормотание. Они завизжали от смеха и стали передразнивать меня. Мои глаза наполнились слезами.
— Давай еще, Бии-ии. Покудахтай.
Надо мной возвышался Таффи, такой высокий, что ему пришлось присесть внутри домика. Я посмотрела на него и покачала головой.
Тогда Таффи ударил меня. Сильно. Один раз. А потом снова тряхнул меня в одну сторону и почти мгновенно — в другую, а я поняла, что так наказывала его мать, до звона в ушах. Когда соленая кровь залила мой рот, я поняла, что дело сделано. Я была на
В середине тернового куста нашлось пустое место, заросшее мягкой травой и ежевикой, укрывшей меня. Я присела на корточки и застыла, дрожа от страха и боли. Я сделала это, но ох, какой ценой. Я слышала, как они кричали и хлестали ветки терновника палками. Как будто я была настолько глупа, чтобы оставить свое убежище! Они обзывали меня, но не могли меня разглядеть и даже не были уверены, что я все еще там. Я не издавала ни звука, просто открыла рот и запрокинула голову, чтобы остановить кровь. Во рту что-то порвалось, кусок кожи, который шел от внутренней части языка к нижней челюсти. Больно. Много крови.
Позже, когда они ушли, и я попыталась выплюнуть кровь, стало еще больнее. Мой язык теперь болтался во рту, как кусок кожи на старом ботинке. Когда день склонился к вечеру и тени удлинились, я выползла из своего колючего приюта. Я вернулась в поместье длинной петляющей тропинкой. Я остановилась у ручья и смыла кровь с губ. Когда я спустилась к столу, оба родителя пришли в ужас при виде моих растущих синяков на лице и заплывшего левого глаза. Мама спросила, как это случилось, но я только покачала головой и даже не попыталась заговорить. Поела я немного. Свободно болтающийся язык мешал мне. Дважды я укусила себя, после чего сдалась и сидела, глядя на недоступную еду. В течение следующих пяти дней мне трудно было есть, и язык ощущался как странный лоскут, болтающийся во рту.
И все же, все же это был путь, который я выбрала. А когда боль утихла, я была потрясена тем, как свободно может двигаться мой язык. В одиночестве, по ночам, когда мама думала, что я сплю, я упражнялась, проговаривая слова. Звуки, которые ускользали от меня прежде, слова, неожиданные в начале и быстрые в конце, стали мне доступны. До сих пор я не разговаривала, но теперь это был мой выбор, а не необходимость. С мамой я начала говорить более четко, но все-таки очень тихо. Почему? Потому что я боялась изменения, которое сотворила в себе. Уже мой отец посматривал на меня по-другому, ведь он видел, что я могу держать перо. И смутно догадывался, что девочки осмелились напасть на меня, потому что я надела розовое платье, чем заявила свой высокий статус, которого, как они считали, я не заслуживаю. Если я начну говорить, отступятся ли от меня слуги, милая кухарка Натмег и наш важный дворецкий? Я боялась, что речь сделает меня еще большим изгоем, чем сейчас. Я так жаждала общения хоть с кем-нибудь. Это могло привести меня к гибели.
Я должна была усвоить урок из всего случившегося. Я этого не сделала. Я была одинока, а в одиноком сердце поселяется голод, который сильнее здравого смысла и гордости. Лето продолжалось, рот зажил, и я снова начала подсматривать за детьми. Поначалу я наблюдала за ними на расстоянии, но было слишком неудобно рассматривать их издалека, где я не могла услышать, что они говорят или увидеть, что они делают. Потом я научилась обгонять их и забираться на дерево, чтобы сверху смотреть на их игры. Я думала, что это очень умно.
Это могло плохо закончиться. Так оно и вышло. Этот день, яркий, как сон, я отлично помню. Они заметили меня, когда я чихнула. Сначала они кидались в меня, и хорошо, что желуди и шишки были лучшими из боеприпасов, которые Таффи смог найти. Потом я решила залезть повыше. Но дерево, достаточно тонкое для маленького ребенка, было слишком слабое для трех детей, трясущих его. Какое-то время я болталась на верхушке, а потом упала по широкой дуге и приземлилась на спину. Оглушенная, беспомощная, я лежала и никак не могла вздохнуть. Они замолкли и, пораженные, подкрались ко мне.
— Мы ее убили? — спросила Эльм.
Я слышала, как Леа с ужасом втянула воздух, а потом дерзко крикнула Таффи:
— Давай-ка проверим!
ebooksa