Убийца Шута

22
18
20
22
24
26
28
30

— Нам нужно вырезать длинные стебли, потом мы будем сворачивать их над цветками и вплетем все это в ленты. Они милые, ароматные и полезные. Прям как ты.

Я засмеялась, и она тоже. Затем она остановилась и очень глубоко вздохнула. Она села на пятки и улыбнулась мне, как всегда, когда жаловалась.

— Такая острая боль с этой стороны.

Потерла ребра, а потом руку и плечо.

— И левая рука очень болит. Вроде бы должна болеть правая, я ведь работаю ею.

Она взялась за край корзины и толкнула ее, собираясь встать. Но корзина опрокинулась, мама потеряла равновесие и упала, сминая лаванду. Сладкий аромат взвился вокруг нее. Она сама перевернулась на спину, и нахмурилась, маленькие линии сморщили лоб. Правой рукой она подняла свою левую и с удивлением посмотрела на нее. Когда она отпустила ее, она безвольно упала.

— Как это глупо.

Она произнесла это невнятно и слабо, замерла и глубоко вздохнула. Правой рукой она похлопала меня по ноге.

— Я просто сейчас отдышусь, — пробормотала она, проглатывая окончания слов. Неровно вздохнула и закрыла глаза.

Потом она умерла.

Я залезла в вереск рядом с ней и коснулась ее лица. Я наклонилась и положила голову ей на грудь. Я слышала последний удар ее сердца. Потом она сделала последний вдох. Нас обдувал ветерок, и ее пчелы возились в цветах. Ее тело было еще теплым, и она по-прежнему пахла моей мамой. Я обняла ее и закрыла глаза. Я прижималась к ее груди и спрашивала себя, что будет со мной теперь, когда больше нет женщины, которая меня так любила.

День катился к закату, когда нас нашел отец. Он был на овечьих пастбищах, и я знала, что в руке он несет большой букет крошечных белых роз, которые росли вдоль дороги. Он подошел к деревянным воротам в каменной стене, окружавшей сад, увидел нас и все понял. Он понял, что она мертва прежде, чем открыл ворота. И все-таки он побежал к нам, будто мог вернуть то время, когда было еще не слишком поздно. Он упал на колени у ее тела и прижал к нему ладони. Он тяжело дышал и швырнул свою сущность в нее, ища хоть какой-нибудь признак жизни. Он потащил меня с собой, и я знала, что он это осознает. Мама была необратимо мертва.

Он собрал нас обоих в себе, запрокинул голову и завыл. Его челюсти широко растянулись, мышцы на шее вздулись.

Он не издал ни звука. И тем не менее тоска, что выливалась через него в небо, пропитала и душила меня. Я утонула в его горе. Я уперлась руками в его грудь и попыталась отцепиться от него, но не смогла. Где-то, невероятно далеко, я почувствовала сестру. Она стучала в него, желая знать, что случилось. Были и другие, которых я никогда не встречала. Они орали в его голове, предлагая отправить солдат на поддержку, сделать все, что возможно. Но он даже не мог выразить словами свою боль.

Это моя мать! внезапно поняла моя сестра. И Оставьте его в покое. Оставьте нас в покое! приказала она всем, и они отступили, как отлив.

Но его горе все еще бушевало штормом, ломало меня бешеными ветрами, от которых не убежать. Я дико корчилась, зная, что сражаюсь за свой разум, и, возможно, за свою жизнь. Не думаю, что он понимал, что загнал меня в ловушку между своим грохочущим сердцем и остывающим телом моей матери. Я вывернулась из-под его рук, упала на землю и лежала, задыхаясь, как вытащенная из воды рыба.

Но я все еще была слишком близко к нему. Меня подхватил водоворот воспоминаний. Поцелуй, украденный на лестнице. Первый раз, когда она коснулась его руки, и это было не случайно. Я видела, как мама бежит по пляжу, по черному песку и камням. Я узнала океан, который никогда не видела. Ее красные юбки и синие шарфы хлопали на ветру, и она смеялась, оглядываясь через плечо, а отец догонял ее. Его сердце колотилось от радости при мысли, что он может поймать ее, и, быть может, на мгновение весело подхватить на руки. Я вдруг увидела их детьми, играющими детьми, немного постарше, чем я сейчас. Они почти не постарели, ни один из них. Всю их жизнь она оставалась для него девочкой, чудесной девочкой всего на несколько лет старше, чем он, но такой мудрой, такой женственной, что наполняла всю его жизнь.

— Молли! — неожиданно вырвалось из него. Но у него не хватило сил на крик, он выдохнул его. Плача, он сжал ее тело, и прошептал: — Я совершенно один. Совершенно один. Молли. Ты не можешь умереть. Я не вынесу этого одиночества.

Я молчала. Не напомнила, что у него все еще есть я, а значит, он не одинок. А еще Неттл, да, и Чейд, и Дьютифул, и Олух. Но я поняла его сердце. Не могла помочь, но поняла, какие чувства выливались из него, подобно крови из смертельной раны. Его горе отражалось моим. Никогда больше не будет такой, как она. Никогда никто не будет любить нас так полно, так беспричинно. Я отдалась его горю. Я растянулась на спине и смотрела, как темнеет глубокое небо и появляются первые летние звезды.

Нас нашла кухарка. Она вскрикнула от ужаса, а потом побежала к дому, чтобы позвать на помощь. Пришли слуги с фонарями, немного напуганные дикой скорбью хозяина. Но им уже не надо было осторожничать. Силы покинули его. Он не смог подняться с колен, даже когда они с усилием вытащили тело из его рук, чтобы унести в дом.