Убийца Шута

22
18
20
22
24
26
28
30

Я сказал спокойно:

— Я поговорю с Неттл, но не сейчас. Наверное, в ее следующий приезд. Мне придется подумать, как ей это объяснить.

На самом деле я не собирался ничего говорить Неттл, пока сам не решил, как лучше справиться с этим. Я обдумывал, как спросить Би о том, почему она скрывала свои способности, когда она внезапно встала. Она посмотрела на меня: огромные голубые глаза, маленькое красное платьице, скрывающая обутые в тапочки ножки. Мой ребенок. Моя маленькая девочка с сонными наивными глазками. Мое сердце наполнилось любовью к ней. Все, что осталось от Молли, сосуд, в котором хранится вся ее нежность. Она была странным ребенком, но не ошибкой. А Молли всегда строго судила людей. Я вдруг понял, что, если она сочла нужным доверить свое сердце Би, то мне не стоит бояться сделать то же самое. Я улыбнулся ей.

Ее глаза расширились от удивления. Затем ее взгляд скользнул в сторону, но на лице расцвела ответная улыбка.

— Теперь я хочу спать, — тихо сказала она. — Пойду в постель.

Она посмотрела в сторону темной двери, куда не доставал свет огня и лампы. Расправила маленькие плечи, решая встретиться лицом к лицу с темнотой.

Я взял со стола лампу.

— Я провожу тебя, — сказал я ей.

Мне вдруг показалось очень странным, что все девять лет только Молли укладывала ее в постель. Молли приносила ее, когда я занимался с книгами или свитками, я желал ей спокойной ночи, и они быстро уходили. Часто Молли тоже ложилась спать в одиночестве, зная, что присоединюсь к ней, как только заточу все мысли в бумажной клетке. Почему, подумал я вдруг, я не проводил все эти часы с ней? Почему я не ходил с ними слушать перед сном сказки или песенки? Не обнимал Молли, пока она не уснет в моих руках?

Горе душило меня, и я не мог говорить. Молча я последовал за дочерью, которая шла по залам дома ее предков. Мы прошли мимо портретов ее бабушки и дедушки, мимо гобеленов и оружия. Шелест маленьких тапочек привел нас на второй этаж. В коридорах царил холод, она обняла себя и дрожала, лишенная тепла матери.

Чтобы достать до дверной ручки, ей пришлось подняться на цыпочки. Мы вошли в комнату, освещенную только угасающим очагом. Слуги еще с вечера приготовили спальню. Свечи, зажженные ими, давно оплыли и погасли.

Я поставил лампу на стол у кровати с балдахином и занялся очагом. Она стояла и молча смотрела на меня. Когда дрова разгорелись, я повернулся к ней. Она серьезно кивнула, благодаря, и с помощью маленького стульчика забралась на высокую кровать. Наконец-то она переросла ту маленькую, которую мы делали специально для нее. Но эта была гораздо больше, чем ей требовалась. Она стянула тапочки и уронила их на пол. Я видел, как она дрожит, заползая под холодные белые простыни. Как щенок, который пытается согреться в огромной собачьей конуре. Я подошел к ее постели и подоткнул вокруг нее одеяло.

— Ты скоро согреешься, — утешил я ее.

— Я знаю.

Ее голубые глаза оглядывали комнату, и впервые меня осенило, как странно выглядит этот мир для нее. Огромная комната, рассчитанная на взрослого человека. Может ли она выглянуть из окна, стоя на полу? Откинуть тяжелую кедровую крышку с сундука? Я вдруг вспомнил свою первую ночь в комнате замка Баккип, после долгих лет в уютной комнате Баррича над конюшней. По крайней мере, на этих гобеленах были цветы и птицы, а не золотые глаза Элдерлингов, пристально глядящие на ребенка, который пытается заснуть. И все-таки я видел десятки изменений, которые надо было сделать в комнате. Изменений, которые любой мало-мальски заботливый отец сделал бы давным-давно. Стыд захлестнул меня. Она считает, что нет ничего плохого в одиночестве в этой огромной пустой комнате.

Я стоял над ней в темноте. Я пообещал себе все изменить. Я протянул руку, чтобы погладить ее по коротко остриженной голове. Она скорчилась от моего прикосновения.

— Нет, пожалуйста, — прошептала она в темноту, не глядя на меня.

Это был нож в мое сердце, удар, который я заслужил. Я убрал руку и не наклонился для поцелуя на ночь. Я сдержал вздох.

— Очень хорошо. Спокойной ночи, Би.

Я взял лампу и был уже на полпути к двери, когда она робко спросила: