— Я знаю, что ты сделаешь. Ты оставишь ее, пока она не уснет у огня, а потом просто отнесешь ее в постель.
Я посмотрел на нее, понимая, что у нас одинаковые воспоминания. Не раз я засыпал у очага на конюшне Баррича, с куском упряжи или игрушкой в руках. А просыпался под шерстяным одеялом на своем тюфяке рядом с его кроватью. Подозреваю, то же самое он делал и для Неттл, когда она была маленькой.
— Ни одному из нас от этого хуже не стало, — заметил я.
Она быстро кивнула, глаза ее наполнились слезами. Потом она повернулась и вышла. Я смотрел на нее как в тумане. Она опустила плечи. Она была побеждена. И осиротела. Она уже взрослая, но ее мать умерла так же быстро, как и человек, воспитавший ее. И хотя перед ней был отец, она чувствовала себя одинокой.
Ее одиночество усилило мое. Баррич. Сердце сжала тоска по нему. Он был человеком, за которым я бы пошел, к чьему совету прислушался бы даже сейчас. Кетриккен слишком сдержанна, Чейд слишком самоуверен, Дьютифул слишком молод. Шут слишком далеко.
Я удержался от изучения этих потерь. Молли не отказывала себе в удовольствии отчитывать меня за этот недостаток. Если случалось что-то плохое, я немедленно связывал это с чем-то плохим в прошлом или будущем. А когда я грустил, я был склонен погрузиться в горе, нагромождать беду за бедой и валяться на них, как дракон на сокровищах. Мне нужно сосредоточиться на том, что у меня есть, а не на том, что я потерял. Нужно помнить про завтра и про завтрашние обязанности, которые я на себя взял.
Я посмотрел на Би, и она сразу отвернулась. Даже с ноющим сердцем, я улыбнулся.
— Теперь мы вдвоем, нам нужно поговорить, — сказал я ей.
Замерев, как статуя, она какое-то время смотрела в огонь. Потом медленно кивнула. Ее голос был высоким и слабым, но чистым. А произношение было не ребяческим.
— Ты и я
Я действительно не ожидал ответа от нее. Этот кивок и все, сказанное ею ранее, стали самым долгим разговором со мной. Раньше она обращалась ко мне коротко, когда просила больше бумаги или когда требовалась моя помощь, чтобы заточить перо. Но это, это было по-другому. Сейчас, глядя на свою маленькую дочь, я наполнился леденящим пониманием. Она была совершенно не такой, какой я себе ее представлял. Странное ощущение, будто исчез привычный образ, и я рухнул в неизвестность. Это мой ребенок, напомнил я себе. Дочь, о которой мы с Молли так долго мечтали. Со времени странной беременности Молли и рождения Би я пытался примириться с тем, что думал о ней. Однажды ночью, девять лет назад, я умирал от страха за свою любимую жену, считая ее помешанной, а стал отцом крошечного, но прекрасного младенца. В первые месяцы ее жизни я отчаянно мечтал, как и любой родитель. Что она будет умной, доброй, красивой. Что она захочет, чтобы мы с Молли всему научили ее. Она будет смешливой, любопытной и непоседливой. Станет для нас компанией, пока растет, и конечно, обычное желание — будет утешением нашей старости.
Но шло время, а она не росла, не говорила, и мне пришлось столкнуться с ее особенностями. Как червь медленно вгрызается в яблоко, так и понимание насквозь проело мое сердце. Она не вырастет, не будет смеяться. Би никогда не станет ребенком, которого я придумал.
Хуже всего было то, что я уже отдал свое сердце этому воображаемому ребенку, и мне было ужасно трудно простить Би. Ее существование ввергло мою жизнь в палитру эмоций. Тяжело было убивать надежду. Учитывая, что ее развитие шло с большими задержками, я долго надеялся, что рано или поздно она сможет догнать своих сверстников. Каждое крушение этой надежды становилось все тяжелее. Глубокую печаль и разочарование иногда сменяла внезапная злость на судьбу. При всем этом я льстил себе, что Молли не знала о моем двойственном отношении к ребенку. Чтобы скрыть, как мне трудно принять ее такой, какая она есть, я начал яростно защищать ее. Я стал нетерпим к тем, отмечал ее особенности. Она получала все, что хотела. Я никогда не принуждал ее пробовать то, что ей не нравится. Молли совершенно не ведала, что Би проигрывала в сравнении с моим воображаемым ребенком. Она выглядела довольной и безрассудно любила дочку. Я так и не решился спросить ее, не видела ли она в Би другого ребенка. Я отказывался думать об этом и всем сердцем желал, чтобы она ни о чем не догадалась.
Я задавался вопросом, что будет с ней, когда она вырастет, а мы постареем? До того вечера, когда она удивила меня, запомнив двадцать семь предметов за один раз, я считал, что она знает очень мало слов. И только недавно я стал мудрее и научился наслаждаться ее существованием. Наконец-то я расслабился и стал радоваться удовольствию, которое она приносила матери. Страшные бури разочарования сменились безмятежным смирением. Би — просто Би и ничего большего.
Но теперь Би ясно разговаривает со мной, и мне стало стыдно. Прежде я вылавливал в ее бормотании слова как золотые монеты. Сегодня я почувствовал огромное облегчение. Пусть немного, но она может говорить. Почему стыд? Мне стало стыдно, что внезапно любить ее немой стало гораздо проще.
Я подумал о старой басне и решил, что выбора у меня не было. Я взял быка за рока. Но осторожно.
— Ты не любишь разговаривать?
Она слегка покачала головой.
— Значит, ты не разговаривала со мной, потому что…
Опять вспышка бледно-голубых глаз.
ebooksa