Голос его сломался. Он побрел к столу, упал в кресло и спрятал лицо в ладонях. Меня так поразил его упрек, что я не сразу понял, что Чейд плачет.
Я не мог подобрать слов для утешения. Все сказанное было правдой. Они с Риддлом настаивали, что в поместье нужно разместить отряд гвардейцев, но я всегда отказывался, полагая, что насилие осталось там, в прошлом. Я верил, что сам смогу защитить своих людей. Пока не бросил их, пытаясь спасти Шута.
Он поднял голову. Казалось, он мгновенно постарел.
— Скажи что-нибудь! — резко крикнул он мне. На его щеках блестели слезы.
Я проглотил первые слова, которые пришли в голову. Достаточно бесполезных извинений.
— У всех здешних сознание словно в тумане. Не знаю, как это сделали, почему Скилл здесь замедляется, почему народ шарахается от поместья и погружается в тоску. Я даже не знаю, Скилл ли это или какая-то другая магия. Но здесь никто не помнит налет, хотя доказательства видны по всему дому. Единственный, кто, кажется, ясно помнит канун Зимнего праздника, это мальчик из конюшни по имени Персеверанс.
— Я должен поговорить с ним, — прервал меня Чейд.
— Я послал его в парильни. Его ранили. Он провел несколько дней среди людей, которые забыли его и считали сумасшедшим. Это очень испугало его.
— Меня это не интересует! — вскричал он. — Я хочу знать, что случилось с моей дочерью!
— Дочерью? — недоуменно переспросил я. Его глаза пылали гневом. Я вспомнил Шан, черты Видящих в ее лице, ее зеленые глаза. Это так очевидно. Как я мог не заметить раньше?
— Конечно, она моя дочь! Иначе зачем бы я поехал в такую даль? Зачем бы я послал ее сюда, к тебе, единственному человеку, которому, как мне казалось, могу доверить ее безопасность? Только ты все испортил. Я знаю, кто это сделал! Ее проклятая мать и братья, или отчим, что еще хуже! Это просто семья гадюк! Много лет я платил им, и платил хорошо, чтобы они следили за ней. Но им всегда было мало. Всегда! Им нужно было еще и еще, денег, почестей, земли. Больше, чем я мог дать им. Мать никогда не любила ее! А когда умерли дед с бабкой, она стала угрожать ей. Ее свинья-муж пытался лапать Шан, когда она была совсем девочкой! Потом, когда я увез ее и перестал платить, они попытались ее убить!
Он зашипел и замолк. В дверь постучали. Он мазнул манжетой по глазам и заставил себя успокоиться.
— Войдите! — сказал я, и вошла Тавия, чтобы сообщить, что горячий обед ждет нас. Даже в своем полусонном состоянии она, казалось, почувствовала напряжение в комнате, и быстро вышла. Чейд заметил синяки на ее лице. Когда она вышла, он так и смотрел на дверь, что-то обдумывая.
— И ты не посчитал нужным поделиться со мной?
Он перевел взгляд на меня.
— Никак не мог выбрать время поговорить. Мне больше не кажется, что Скилл безопасен для подобных разговоров, а в тот вечер, в гостинице, когда был шанс поговорить, ты так спешил… Проклятье!
— Я спешил попасть домой, к своей дочери! — чувство вины сменилось гневом. — Чейд, послушай меня. На поместье напала не семья Шан. Если только они не способны нанять чалсидианцев для такой грязной работы. В конюшне стояли белые лошади, их владельцы были очень светлыми. Я считаю, что те, кто пришел сюда, охотились за Шутом. Или за курьером, который пришел до него.
— Курьер?
— У меня тоже не было времени поговорить. Так что выслушай меня. Нам обоим надо взять себя в руки, подавить гнев и страх. Мы поделимся каждой крупицей информации и решим, что делать. Вместе.
— Если для меня есть смысл что-то делать. Ты же сказал, что моя Шайн может быть мертва.