Мы только отъехали, когда Лант приблизился и заговорил, глядя прямо перед собой:
— Вы унизили меня. Опоили, усыпили, как ребенка.
«Ты и есть ребенок». Я покачал головой.
— Лант, я усыпил тебя как тяжелораненого, которого нельзя брать на подобное дело. И что касается Персеверанса, — капнул я бальзама. — Не мог же я бросить мальчика одного. Как твоя рана?
Такой поворот на мгновение сбил его с толку.
— Получше, — резко ответил он.
— Вот и хорошо. Раны требуют времени. Лант, у меня есть предложение. Это серьезно. Когда мы вернемся в Баккип, доложись капитану Фоксглов. Пусть она позанимается с тобой, осторожно, пока твои мышцы вновь не окрепнут. Я не предлагаю тебе стать солдатом или войти в мою стражу, — как же сказать? Станешь мужчиной? Нет. Я подбирал слова.
— А они будут издеваться над тем, как я дерусь? Вот так вы хотите снова унизить меня?
Когда это он успел стать таким кипящим самовлюбленным глупцом? Еще одно слабое место, с которым мне не хотелось иметь никакого дела.
— Лант, на твоей груди были разрезаны мышцы. Они должны зажить, а потом их нужно укрепить. Пусть Фоксглов поможет тебе с этим. Это все, что я хотел предложить.
Какое-то время он молчал. Затем произнес:
— Отец будет разочарован.
— В нас обоих, — заметил я.
Он поерзал в седле. Думаю, последние мои слова немного порадовали его.
В другое время можно было бы назвать этот день приятным. Мягким для зимы. Флитер отошла и вновь захотела обогнать всех, а я был рад позволить ей это. Мотли летела впереди, возвращалась, чтобы покататься на мальчике, а потом снова мчалась вперед. Сегодня она казалась просто ручной вороной, каркающей и летавшей над головами людей. Один раз, когда она устроилась на плече Пера, я спросил ее:
— Сколько слов ты знаешь?
Она подняла голову и спросила меня:
— А сколько слов ты знаешь?
Пер почти улыбнулся:
— Она ответила тем же вопросом.