Странствия Шута

22
18
20
22
24
26
28
30

Глава пятая

Обмен сущностей

Я тепло и уютно свернулся в берлоге. Здесь так спокойно. Я устал, и стоит мне пошевелиться, я чувствую следы зубов на спине и шее. Но если я не двигаюсь, то все хорошо.

Где-то далеко вышел на охоту волк. Он охотится один. Зов его звучит отчаянно и напряженно. Это не гортанный вой волка, призывающего присоединиться к его группе. Это отчаянный визг и короткие отрывистые крики хищника, понимающего, что его жертва ускользает. Лучше бы ему охотиться молча, чтобы сберечь остаток сил для бега, а не напрягать язык.

Он так далеко. Я плотнее сжимаюсь в тепле логова. Здесь безопасно, и я сыт. Мое сочувствие к волку-одиночке гаснет. Я вновь слышу прерывистый визг и знаю, как холодный воздух царапает его сухое горло, как, вытягиваясь всем телом, прыгает он по глубокому снегу, бросая себя сквозь ночь. Я помню это слишком хорошо, и на полное боли мгновение я становлюсь им.

«Брат, брат, идем, бежим, охотимся,» умоляет он меня. Он слишком далеко, и это все, что я слышу.

Но мне тепло, уютно, и я сыт.

Я все глубже погружаюсь в сон.

Я очнулся от этого сна из прошлой жизни, когда еще охотился с волком. Я лежал неподвижно, и смутное ощущение угрозы затихало во мне. Что же разбудило меня? Мне нужно на охоту? А потом я узнал запах горячей пищи: сала, утренней лепешки и живительный аромат чая. Вздрогнув, я полностью проснулся и сел. Звук, разбудивший меня, был стуком двери. Приходил Эш, поставил поднос, расшевелил огонь, подбросил в него дров, и сделал все это так тихо, что я даже не проснулся. По спине побежали мурашки. Когда же я успел стать таким самодовольным и бесчувственным, что даже не проснулся, когда в комнате появился чужак? Это слишком большая потеря.

Я сел, поморщился, а потом протянул руку и коснулся спины. Раны закрывались и слегка чесались от прилипшей шерстяной ткани. Я напрягся и резким движением оторвал от них ночную рубашку, все еще ругая себя за слишком крепкий сон. Ох. Очень много съедено, много выпито, очень много сил растрачено на исцеление Скиллом. Это оправдывает мою беспечность, решил я, но досада не прошла. Я представил, как сообщит Эш Чейду о моей слабости, как тот похвалит парня, и как они будут смеяться над этим случаем.

Я встал, осторожно потянулся и приказал себе перестать вести себя, как ребенок. Просто Эш принес завтрак, а я не проснулся. Смешно беспокоиться из-за этого.

Я и не знал, что проголодался после предыдущей ночи, и только сев за стол, понял это. Быстро расправившись с едой, я решил проверить Шута, прежде чем снова лечь спать. Работа со Скиллом этой ночью обошлась мне гораздо дороже, чем любое другое дело за последние дни. А ведь работал я с Шутом, и что, если я вычерпал его силы так же, как и свои?

Я запер входную дверь, открыл секретный проход и бесшумно пошел вверх по лестнице, возвращаясь в сумрачный мир свечей и каминных отблесков. Стоя на верху лестницы, я слушал бормотание огня, постукивающего крышкой горшка, висящего над ним, и размеренное дыхание Шута. Все следы работы прошлой ночью пропали, на одном конце исцарапанного рабочего стола Чейда лежали чистые перевязки, разные мази и несколько отваров для облегчения боли. Рядом с ними оставили четыре свитка. Кажется, Чейд никогда ничего не забывает.

Какое-то время я стоял и смотрел на Шута. Он лежал на животе, слегка приоткрыв рот. Лорд Голден был красивым мужчиной. Я вспоминал его, сожалея о потерянных чистых линиях этого лица, светло-золотых волосах и янтарных глазах. Теперь его щеки покрывали шрамы, вокруг глаз собрались мешки. Большая часть его волос погибла от болезни и грязи, а оставшиеся были короткими и ломкими, как солома. Лорд Голден исчез, но мой друг остался.

— Шут? — сказал я тихо.

Он испуганно то ли застонал, то ли вскрикнул, распахнул слепые глаза и вскинул руку, защищаясь.

— Это просто я. Как ты себя чувствуешь?

Он тяжело вздохнул, собираясь ответить, но закашлялся. Когда приступ прошел, он прохрипел:

— Лучше. Кажется. То есть, некоторые раны стали меньше, но оставшиеся все еще болят, и я не знаю, то ли мне стало лучше, то ли я привык и легче переношу боль.

— Ты голоден?