— Убийцы! — выпалила она, гневно сверкая глазами. — Мало того что крестьян с реформой обманули, они их теперь убивают физически.
— Успокойся Катя, успокойся, — бросившись к ней, Иван схватил девушку за руки. — Успокойся и расскажи подробно. Я ведь ничего так и не понял.
— Не понял? — она посмотрела на юношу. — Ах, да ты ведь в городе не был. Не знаешь, первого мая в Казанской губернии забастовали крестьяне. Там объявился самозванец. Он назвался одним из великих князей и распространил в народе манифест собственного издания. Манифест предоставлял крестьянам неслыханные льготы, а именно, что вся помещичья земля теперь их и что они ни платят помещикам оброк, ни работают на них. Срочно в губернию были стянуты военные силы. Стали стрелять. Результат — пятьдесят человек убито, семьдесят один ранен.
— Жестоко.
— И несправедливо.
— Еще новость. Правительство издало правила для Санкт-Петербургского Императорского университета, которыми запрещаются сходки, публичные лекции и концерты, — закончила она, поднимаясь и отходя к окну. — А ты, я вижу, совсем от студенческой жизни отстал, — продолжила Катерина, взяв в руки тетрадку с подоконника.
— Отцу помогаю. Он взялся чистить древнейшие иконы для архимандрита Успенского, знаменитого ученого-путешественника, — сказал Иван, поглядывая на тетрадь, хмурясь.
— Ты наблюдаешь за погодой? — улыбнулась она, перевернув лист тетради. — Вон как у тебя лирично получается. — Катерина отвела руку с тетрадью к окну, и словно читая стихи, громко и выразительно продекламировала: «Шестое мая. Прелестные майские дни, нечего сказать. Три градуса тепла, пронизывающие до мозга костей зефиры, грязь, а сегодня ночью еще выпал снег. Надевай опять шубу. Шестнадцатое мая. Май наконец-то смиловался. Вот уже четвертый день тепло, деревья быстро распускаются».
— Я встретила его преосвященство с твоим отцом на лестнице, — без паузы, как будто продолжая читать текст, только изменив тон, заявила она. — Алексей Иванович пожелал с нами поговорить, просил подняться в квартиру.
— Закончим с портретом и пойдем, — буркнул Иван, забирая от Катерины дневник.
— Не обманывай, — девушка капризно надула губы. — Картина уже готова. Да я и не за тем пришла. Комитет просил привлечь тебя к написанию плакатов, призывов. Намечается грандиозное шествие по Невскому проспекту.
— Катя! Я же тебе говорил, нет у меня сейчас времени — отцу помогаю. Сколько раз тебе напоминать: не хочу я политикой заниматься! Не по душе мне это все, понимаешь? — выдавил из себя Иван.
— Тебя никто и не заставляет идти в политику. Ты товарищам своим помоги — студентам, — примирительно сказала она, но заметив, как Иван крутит головой, твердо добавила. — Что? Уже забыл, что говорил в феврале, когда мы ходили на похороны Тараса Шевченко? Или мне показалось, и это не ты клялся в студенческой солидарности?
Иван отступил и, едва не сбив мольберт, отшатнулся к стене. Катерина последовала за ним.
— Ты, пожалуйста, не путай студенческую солидарность и противоправные действия, — взмолился Иван, поднимая руки, словно защищаясь от девушки.
— Я и правда путаю, и давно, — сказала она с усмешкой.
— Вот видишь, — он попытался улыбнуться.
— Думаешь, не вижу! Ты оказался совсем не тем человеком, за кого выдавал себя, которого я представляла, — выкрикнула она и, упав на стул, заплакала.
Иван в растерянности посмотрел по сторонам. Робко коснулся рукой ее головы. Она вздрогнула. Подняла заплаканные глаза.
— Я согласен. Я сделаю плакаты, — с трудом выдавил он из себя. — Но прошу тебя, Катя, пусть это будет в последний раз.