— Нет, — твёрдо ответила Мойра. — Мальчики, помойте-ка пока руки. После еды обязательно нужно мыть руки.
Петер стоял и ждал с каменным лицом. Они вышли, почти выбежали.
— А теперь, — сказала Мойра, — будь добр, запомни одну простую вещь. В отличие от них, меня ты сюда принёс не по моей воле. И я уже говорила: если вам нужна мама, вам всем придётся меня слушаться. По-другому не будет, Петер. И ты пальцем не тронешь Хомяка. Никогда.
— Ты просто не понимаешь...
— Значит, объясни. Вспомни уже, что ты человек, Петер, что тебе дан язык, и ты...
Всё лицо его пришло в движение, как будто мышцы под кожей ожили и каждая двигалась по собственной ноле, — лицо дрожало, дёргались уголки губ, раздувались ноздри, заострились скулы...
И на один-единственный миг Мойра увидела во взгляде Петера другого человека. А может быть, подумала она, и не человека, может быть, кого-то сродни
Хотя в каком-то смысле — именно им он и был, этот бледнокожий хвастун с отчаянным взглядом.
— Я не могу. — Он не говорил, просто шевелил губами, и Мойра не знала, как и почему удавалось ей разобрать эти слова. — Просто не могу. Сколько ни пытаюсь, сколько ни... — Он сглотнул. — Мне нужно это сделать. Будет только хуже. Намного хуже.
Симптомы были ей знакомы. Ещё бы: такое проходят на первом курсе, в первую же неделю новичков всегда предупреждают о заморской травке. Многие всё равно не слушались, думали, пугают, думали, ерунда, и они-то смогут остановиться. Покупали в порту, иногда и Мойре предлагали попробовать. Пятеро с её потока в первый же год скончались: их просто не успели вытащить.
Но Петер не курил травку, она была уверена.
И всё-таки у него начиналась ломка.
— Послушай, — сказала Мойра, — послушай, я знак», что ты сейчас чувствуешь. Правда, знаю. И я знаю, что дальше будет хуже. Но если ты хочешь от этого избавиться, тебе нужно остановиться. Я... я помогу, Петер. Мы все тебе поможем. Ты пройдёшь через всё это и навсегда освободишься.
Он смотрел на неё сперва с надеждой, затем — с горечью и тоской, от которой сердце её разбилось на куски, на чёртовы мельчайшие осколки.
— Освобожусь, — сказал он пустым голосом. — Конечно. Освобожусь. Вот прямо сейчас и начну.
— Петер!
Он аккуратно обошёл её и двинулся к продолговатому свёртку. Поднял; что-то снова звякнуло внутри.
— Петер!
Уже в коридоре он обернулся и сказал всё тем же бесцветным голосом:
— Не бойся, я не трону Марка. Ты права: мне нужно остановиться. Нужно покончить с этим, раз и навсегда.