— Это всё равно... всё равно... Русские всех заражают своим... ядом заражают, вот... Вы рабы, вы делаете то, что они прикажут... Вы хуже, чем русские. Они иначе не могут, они всегда были палачами, а вы... вы — прихвостни этих палачей...
Парни переглянулись и промолчали.
— Что вам нужно здесь, у нас? — спросила Люцина. Мы вас звали сюда?
— Не звали, — сказал я. — Так вы нас и в сорок четвертом не звали.
— И не нужно было бы приходить... Мы бы сами... С союзниками... А если вы пришли немцев бить, то почему здесь остались? Разбили, взяли Берлин и ушли к себе... Но русские вам сказали, чтобы вы остались, вы и остались... Вы — рабы. Вы в Афганистан полезли вслед за русскими... Зачем, что вы там не видели? Что вам нужно в Афганистане? Вы убиваете женщин и детей. Вы все — русские, украинцы, армяне и азербайджанцы. И татары, — добавила Люцина, глянув на Галимова. — У вас не хватает мужества и гордости, чтобы выгнать русских со своей земли. Вот и платите дань кровью, своей и чужой... Я вас презираю... Всех вас!
— А ваши не такие? — спросил я.
— Нет, не такие! Поляки никогда не были захватчиками! Мы бы никогда не пошли в Афганистан только потому, что кто-то так решил... Никогда!
Глупый получался разговор. Я это сейчас понимаю и тогда понимал, но удержаться не смог. Обидно получалось. Хотелось сказать девчонке, что она дура, что всё ею сказанное — ерунда, но ведь я прекрасно понимал, что не всё... Только ведь и права она была не во всём.
Я мог ей сказать, что они с Наполеоном в Россию в восемьсот двенадцатом шли не на прогулку, а она бы мне в ответ — про раздел Польши и подавление Польского восстания. Мне как-то попался в руки польский учебник истории, так там очень живо было про казаков, которые младенцев на пики насаживали. И про польский город Львов — тоже.
А я ей о польских панах на Украине. А она — про удар в спину в тридцать девятом. А я — про то, как они уничтожили украинские республики в девятнадцатом году, а она — про Варшаву в тысяча девятьсот двадцатом... И что толку, что вначале поляки заняли Киев, и только потом уж вся эта радость переместилась к Варшаве...
Я много читал до армии, историей увлекался.
Но что я мог ей возразить на слова об Афганистане?
Их там не было. Наши их с собой не позвали или все социалистические страны отказались — откуда мне знать? И говорила она с такой уверенностью, что верилось сразу — она не пойдёт. И парень ее не пойдёт воевать на чужой земле.
Нет, я хотел что-то сказать, но тут открылась дверь, на кухню заглянул Стефан, и Люцина замолчала.
— Товарищ сержант, — сказал Стефан. — Не могли бы вы уделить мне немного вашего времени...
Конечно, я мог. У него был пистолет, а у меня пистолета не было. Всё в порядке, всё честно.
— Значит так, товарищ сержант, — тихо произнёс Стефан, когда дверь на кухню закрылась. — Сейчас ты станешь участником одного важного события. Твоя задача — сидеть и молчать. Молчать и сидеть. Справишься?
— Попробую, — сказал я. — Молчать — это меня учили. А потом?
— Потом, возможно, мы вас отпустим. Или не отпустим.
— Небогатый выбор.