– Знаешь, пока ничего неясно, – промурлыкала она. – Следствие ведется.
– А анализы что показали?
– Сепсис.
– Я ж помню… Почитал про него, что-то непохоже. Сама как думаешь? У вас дома вообще обстановка странная… Может он наркотой баловался или еще чем?
– Не сомневаюсь.
– Но это не сепсис в любом случае. Имею в виду то, что ты мне рассказала, я ж читал…
– Не сепсис, – улыбнулась она лукаво и обвила Микулина за шею. Он приобнял ее в ответ, хотя прижиматься еще ближе было практически невозможно. С точки зрения хореографии композиция удалась.
– А что с ним было? – в тон ей спросил он.
– Понятия не имею, возможно, обкурился чем-то, на что у него была аллергия. Хотя странно, ни один из нас не аллергик, а такие вещи часто передаются от родителей к детям.
– Ну… у всех на что-то бывает реакция, просто не все еще нашли свой аллерген.
– Что мы все болтаем о нем? – спросила Иоланда. – Зачем он нам? Жил как свинья, умер как придурок. Что он мог знать о разуме?
Микулин с полминуты переваривал сказанное. Переварил наконец. Такой красавец, и такая хлипкая психика, ну, что поделать, никто не идеален. Тени в углах дали понять, что не надо шокировать его впредь.
– Обычно люди так не говорят о своих родственниках, – неуверенно сказал он.
– А это не семья, это мрак. Ты же видел.
– Все равно это как-то нехорошо.
– Ты с ними не жил. Тебе он горло не полосовал.
– Тебе виднее, – сказал он. И это была чистая правда. Конечно, ей виднее, а жизненный опыт не пересказать и не показать.
И день продолжился к их обоюдному удовольствию.
Лида сидела на памятной перевернутой коробке на чердаке Тайного Дома, неплохо вписываясь в картину бардака и запустения, Катя сделала себе странную конструкцию из всего подряд, и теперь развалилась в ней как в шезлонге, еще и курткой накрылась. Неродные бабушка и дедушка подкармливали ее раз в три дня, чем подправили ее моральный дух. Ситуация с подругой действовала угнетающе, а воспоминание о соучастии еще и удручало. В соревновании на самую убитую совесть непонятно кто победит.