— Хотелось бы, Михаил Иванович, — все тем же вежливо-снисходительным тоном ответил Сарычев.
— Нет, Арнольд Семенович, — повысил голос Зернов, — вы уповаете на теорию и игнорируете практику. — Он нажал на слово «игнорируете», высмеивая наукообразность речи Сарычева. — Для нас, серых производственников, план — единственная и самая важная цель, потому что через него реализуется вся наша жизнь. Приходит тридцатое число, и великое счастье, если есть тридцать первое, и ты умри, а выдай план. В нем все: и цель, и средство, и зарплата, и та самая премия, над которой вы, Арнольд Семенович, иронизируете.
— Один — ноль, — шепнул Терновому Михеев, и на расслабившемся его лице проступило самодовольство: «Знай наших».
Сарычев и бровью не повел, хотя реплика начальника сборочного цеха была произнесена нарочито громко. Он лишь укоряюще посмотрел на Бурова: «Ну и защитники у вас!»
— Я хотел бы от вас, Арнольд Семенович, услышать, — как можно спокойнее начал Буров, — и от других руководителей тоже, что нам делать в этой ситуации. Мы слишком понадеялись на милость главка, и теперь нужно искать выход.
— Только пусть не предлагают один раз не выполнить план, — прервал Бурова Терновой. — Не можем мы себе этого позволить.
— Да, — подтвердил Буров, — не можем.
Он вопрошающе посмотрел на главного инженера. Тот чуть приметно развел плечи, как бы показывая, что на него зря нападают. Дело не в нем, Сарычеве. И не в том, смог ли он или не смог доказать их, объединения, правоту в главке. Все значительно серьезнее. В объединении во всем винят главк и его неверную практику плановых заданий, которая не учитывает реальных возможностей производства, а Сарычев считает, что объединение использует неверные средства в выполнении плана; он об этом говорил не раз и скажет сейчас.
— План подобно дереву должен иметь ветви, — твердо начал Сарычев. — Тогда от него можно ждать плодов. Если же для реализации плана намечен единственный путь, он похож на гладко обструганный столб…
— Так предлагайте эти пути! — отозвался Буров.
— Я не бог и не Госплан, Михаил Иванович. Но и в научно-техническом прогрессе, как и везде, нужна смелость. Нам надо отказаться от запуска в серию поколения турбин ПРБ-2 и готовить в производство вашу «Малютку». У нее коэффициент полезного действия в полтора раза выше, чем у ПРБ-2, и почти в три раза, чем у сегодняшних реверсивных, от увеличения плана которых мы никак не можем отбиться. Эта несуразность видна и слепому.
— Слепому-то видна, но для «Малютки» еще нет технологии, — возразил Буров.
— Вот и нужно выдать ее поскорее.
— Не так-то просто, — вздохнул Зернов. — Там новая марка стали, а ее главк делит по килограммам.
Скучавший до этого Михеев посмотрел на Бурова и вдруг, поднявшись с места, захваченный волнением, заговорил:
— А что, Михаил Иванович, давайте бороться за «Малютку»! Ведь смотрите, сколько мы сразу зайцев убиваем: одни уменьшенные габариты наполовину разгрузят нам производственные площади. По суммарной мощности выпускаемых турбин объединение сделает скачок… Да тут такие плюсы!
— А хлопоты? — засмеялся Зернов. — Ведь все производство перестраивать!
— Не все, — проговорил Сарычев. — Придется только с технологией крепко повозиться.
— Михаил Иванович, Анатолий Яковлевич, — Михеев рванулся доказывать свою правоту, — да сборщики вам за «Малютку» памятник поставят! Вы ж посмотрите, что у нас делается: под крышу продукция навалена. А эти крохотули мы бы на руках носили.
— Памятников не надо, — сказал Зернов. — Мы умирать не собираемся. Но вот если сейчас свяжемся с «Малюткой», то, вполне возможно, богу душу отдадим. Вы представляете, что это такое? Ведь мы третий год с ПРБ-2 возимся, а у нас не все еще до ума доведено; у этой же машины технология по сравнению с «Малюткой» — семечки. Думать же, товарищи, надо…