Поколение

После пили чай. Анастасия Павловна угощала Пахомова домашним вареньем и не то осуждала, не то хвалила характер Даши.

— Такая упорная и такая скрытная. Ничего мне не рассказывает. А я и не расспрашиваю. Говорю ей: да что мы вдвоем одного ребенка не вырастим? Вырастим и воспитаем не хуже других. Да и замуж еще выйдет. Сейчас берут всяких, и с детьми. И всяких бросают. Это раньше было: позор — ребенка в девках принести, а теперь по-другому на это смотрят. — И она мягко улыбнулась.

Когда Пахомов собрался идти в больницу, он все же достал деньги и попросил Анастасию Павловну взять их.

— Деньги немалые, и где она их там спрячет.

— А сколько ж собрали?

— Восемьсот.

Пахомов хотел сказать «тысячу», но, увидев испуг на лице тетушки и от этой цифры, подумал, что сделал правильно. Такую сумму она бы ни за что не взяла. А восемьсот — все же не тысяча.

— Батюшки, светы мои, да я отродясь таких денег и в руках не держала! — Анастасия Павловна опасливо отошла от Пахомова, глядя на пачку двадцатипятирублевок. — Нет, вы сами… Сами…

Испуг ее не проходил, и Степану показалось, что она уже стала догадываться, кто он, потому что начала расспрашивать: а сколько же там, на Севере, зарабатывает инженер?

— Четыреста, — ответил Пахомов и, видя, что она не верит, добавил: — С северными.

— А Даша сколько получала? — тихо спросила Анастасия Павловна.

— Думаю, что двести, а может, и больше. С северными. — Он опять нажал на это слово, полагая, что оно должно объяснить Анастасии Павловне, почему на Севере такие заработки.

— А она мне никогда ничего не говорила, — растерянно покачала головою тетушка. И видно было по ее лицу, что она считает и эту сумму для себя немаленькой.

Пахомову стало не по себе оттого, что для него восемьсот рублей не деньги. Стыдно перед этой женщиной, всю жизнь проработавшей и никогда не видевшей таких денег. Он знает, что реалист Буров назвал бы все это слюнявыми терзаниями интеллигента, но ничего не мог поделать с собою. Он старался не смотреть, как Анастасия Павловна, все же взяв деньги, с тревогой и страхом держала их в руках, не зная куда спрятать. Пахомов отвернулся и тихо сказал:

— Я поеду в больницу, — и шагнул к двери.

Даша вышла в коридор худая, маленькая, с подурневшим лицом, на котором проступили веснушки и синие тени под глазами. Она никак не напоминала Пахомову взрослую двадцатичетырехлетнюю женщину, имевшую ребенка. Перед ним стояла девочка-старшеклассница, попавшая по несчастью в больницу, где на нее надели этот не по росту большой, из синей байки, застиранный халат и стоптанные тапочки.

Даша растерянно улыбнулась, и Степану показалось, что она хотела рвануться к нему навстречу, но тут же, словно споткнувшись, придержала полы просторного халата и подошла так же медленно, как и вышла из двери.

— Здравствуйте, Степан Петрович.

— Здравствуй, Даша…

Замолчали. Они были одни в коридоре. Но тут же распахнулась дверь и выглянула молодая медсестра в белой шапочке. Не успела, дверь закрыться, как появилась пожилая нянечка и, хозяйски оглядывая коридор, уперлась взглядом в Пахомова.