Поколение

Дверь распахнулась. У стола, торцом придвинутого к стене, стоял высокий, на голову выше отца, юноша с обозначившимся пшеничным пушком на верхней губе, высоким, чистым лбом и светло-русыми, мягко распавшимися на обе стороны волосами. Большие и глубокие глаза его, глаза Елены Сергеевны, так и полоснули болью по сердцу Пахомова. Олег, видимо, был предупрежден о приходе гостей, стоял у стола в напряженной позе. Левая рука, опирающаяся на крышку, заметно вздрагивала.

Буров, широко раскрыв объятия, шагнул к нему, прижал к груди.

— Куда же ты растешь, Олег? Скоро меня перегонишь.

Они и впрямь были почти одного роста. Олег из-за плеча Михаила вновь посмотрел на Пахомова, обжег его взглядом. Степан не знал, как ему поступить. Подать ли юноше руку? Подождать, когда тот шагнет ему навстречу? И шагнет ли? Знал, что ему надо что-то сказать Олегу. Он уже взрослый и должен понять его. Обязательно надо сказать сейчас, в первую их встречу после того страшного утра в больнице, когда мальчик, зайдясь в истерике, кричал на Степана, и он, Пахомов, не отводил глаз, стараясь выдержать его крик и гнев, которые уже ничего не могли поправить. Сейчас надо было сказать этому выросшему мальчику хотя бы «прости». Но в горле Пахомова что-то сжалось, и он промолчал.

Видно, прошло несколько долгих минут, пока Степан стал различать голоса в этой забитой книгами и спортивным инвентарем комнате. Говорили Буров и Олег. Прокопенко, гремя посудой на кухне, кричал оттуда:

— Я сейчас поджарю сулугуни. Горячий, пальчики оближете.

А Олег с Буровым говорили что-то о школе, вернее, об экзаменах. «Да ведь он сейчас сдает экзамены, заканчивает десятый, — пронеслось в голове Степана. — Боже, как скачет время! Увидела бы Елена Сергеевна… Лена…»

Он стоял перед ее фотографией, которая висела на стене напротив стола Олега. Такой ее Степан никогда не видел. Лена была в легкой, с широкими рукавами блузе, с открытой шеей, с заброшенными назад волосами, которые на одну сторону сбивал ветер, а она их поправляла рукой и улыбалась.

— Это я снимал маму, — услышал за спиною спокойный голос Олега. — Мы тогда были все в Домбае. Я только учился фотографировать. А вышло неплохо…

— А у тех, кто не умеет, всегда поначалу выходит хорошо, — как-то легко заговорил Пахомов.

— Начинающие рыбаки, охотники иногда ловят и стреляют лучше мастеров. Но везет им только вначале. На крючок попадается только первая и дурная рыба, — вмешался в разговор Буров, — а третью и десятую уже ловят мастера.

Пахомов был благодарен Олегу, что он первый заговорил с ним и сказал о ней, своей матери, Елене Сергеевне, так легко и просто, растопив лед в их отношениях, который сковывал его.

— Олег, — шумнул с кухни Владимир Иванович, — ты с нами перекусишь?

— Нет, я еще посижу, позанимаюсь! — крикнул ему сын. — Может, потом, если есть захочу. — И, повернувшись к Бурову, продолжал: — А все ж таки физика — муторная наука. Нет в ней той строгости и красоты, какая в математике. Законы, законы… На них все строится. А проходит время, они оказываются и неточными и даже неверными. В математике такой лажи не может быть…

Они продолжали, видно, какой-то давний спор.

— Но ты еще не знаешь высшей математики, — возразил Буров.

— Почему? У нас в десятом дают основы.

— Прошу к столу, — донесся голос хозяина из гостиной. — Сулугуни уже на столе и исходит кавказским ароматом.

Когда гости уселись, Прокопенко, оглядев их нарочито подозрительным взглядом, сказал:

— А вы, друзья, почему-то до неприличия серьезные. Прямо скажу: не послересторанный у вас вид.