Он отшутился:
– Летние песни хотя бы вспомнить, а то половина уже стерлась из памяти… А зимой почему-то не сочиняется в мертвом саду без малейшего намека на природную цветочную магию…
– Значит, не порадуешь нас с Катей?..
– Выходит, не порадую…
– Ну и ладно, без музыки и песен обойдемся, как раньше обходились как-то…
Легли спать, как всегда, не поздно и не рано. Николай Николаевич с грустинкой в голосе рассказывал Лиде, как он ходил по опустевшему саду с увядшими подмороженными стеблями мертвых цветов, среди голых кустов смородины и деревцев вишни. Словно случайно, вспомнил о том ярком впечатлении, которое произвели на Катю и Лиду расцветшие левкои, пионы, георгины, розы, как они вечером дышали природной магией цветов, а потом на втором этаже домика слушали старые и новые хиты барда-менестреля.
– А сирень красиво цветёт у тебя, Коль?
– Ещё как красиво… Махровая белая, сиреневая и бордовая, все редкие сорта… Это салют из пушек весны, причем прекрасно пахнущий в отличие от обычного, порохового…
– Обязательно весной повезёшь меня и Катю на дачу смотреть, как цветёт твоя махровая сирень…
– Как скажешь…
Она лежала, притихнувшая и сосредоточенная на своих мыслях – удастся ли выехать всем вовремя? не помешает что-либо? – когда он рассказывал тихо, почти шепотом о том, как его взволновал пустынный тихий сад только оттого, что здесь когда-то цветочная магия вдохновляла не только его, но самых родных и близких, Лиду и Катю. Нежная теплая рука Лиды коснулась его щеки, потом шеи, губ…
– Это хорошо, что ты вспомнил о нас с Катей… Я почему-то тоже, как и ты, Коль, соскучилась по твоей гитаре, по твоему голосу, который раньше недооценивала. А теперь вдруг оценила… И то, что твой вокал признала первой соседка… как ее звать-то… Ирина… ничего не значит… Считай, что мы с дочкой первыми открыли для себя нашего любимого барда-менестреля и вокалиста…
– Пусть будет так, – миролюбиво и спокойно согласился он, – я должен был рассказать тебе об инциденте с Ириной, когда я перед ней после исполнения песен превратился в соляной столб…
– Это хорошо, что рассказал, не затаился и открылся перед верной тебе до гроба женой, – она стала целовать его в губы, сначала легко, потом все жарче. – Не надо тебе, да и мне думать о плохом, худом… Обо всем, что разрушает нашу любовь, тягу друг к другу. Не думай о том, что тебя мучит иногда, я чувствую, мол, зло и коварство рядом и мир вокруг опасен и коварен в своей корысти, в своей бессмысленности… Но кое-что тебе надо сказать непременно, но поклянись, что не будешь волноваться… Хотя бы постарайся… Клятва – не то слово подвернулось под язык, как косточка…
Он впитывал в мозг, в глубь сердца ее нежное бормотание, перешедшее в тихий шепот, обволакивающий все его мужское существо, догадываясь интуитивно, что сегодня их поцелуи и объятья ничем не завершатся, растворятся, как обволакивающий его эфир шепота. Но все же, чтобы не сбить Лиду с интригующего тона откровенности отозвался сначала жестом, потом словом.
– Постараюсь, – без иронии в голосе ответил он, замерев, не шевелясь, заранее чего-то испугавшись. – Постараюсь…
– Ты знаешь, что мне кажется… Нет, раньше казалось, а теперь не кажется, что Катя у нас… Ну, ты понимаешь?.. Или требуются дополнительные слова разъяснения…
– Требуются… – сказал он после затянувшегося молчания, хотя он уже понял, куда клонит жена.
– Она в положении… – не сразу выдохнула Лида и уточнила. – В интересном положении…
– Она с кем-то встречается?..