Приведу еще один пример. Когда Виктор Франкл в 1930-х годах работал начинающим врачом в Вене и консультировал молодых людей, из-за экономического кризиса уровень безработицы среди молодежи был очень высок. Многие из этих молодых безработных скатывались в депрессию, алкоголизм, рукоприкладство – в общем, их повседневная жизнь была наполнена бессмысленностью, а в этом вакууме разрастались те кризисные явления, которые, как мы знаем, являются следствием позиции временного существования. Франкл вывел тогда важную логотерапевтическую формулу: там, где заканчивается то, чего нельзя изменить, начинается свобода человека, а именно свобода реагировать на то, чего нельзя изменить. Будучи консультантом или психотерапевтом, он, конечно, не мог взять и изменить социальные обстоятельства, но он мог обсуждать с безработными возможности использования свободного времени, которого у них было в избытке, и здесь он мог обратиться к свободе и ответственности молодых безработных. Один начал учить английский, другой помогал в бесплатной столовой, кто-то ухаживал за могилами на еврейском кладбище. Задачи, наполненные смыслом, помогали им справляться хотя бы с психологическими последствиями безработицы.
С урчащими от голода животами они работают в каких-нибудь организациях, например, добровольно помогают в библиотеках или следят за порядком в народных школах. Они наполнены самоотдачей какой-то вещи, идее, возможно, борьбе за лучшие времена, за лучший мир, который решил бы проблему безработицы. Их избыточное (к сожалению) свободное время наполнено полезными занятиями. У меня есть чувство, что молодое поколение недооценивают с точки зрения их способности к страданию (несмотря ни на что, можно видеть радостные лица) и к достижениям.[38]
Эти молодые безработные по-прежнему голодали, страдали от экономических проблем, но с их плеч сняли экзистенциальный груз формулы «Быть безработным означает быть бесполезным и вести бессмысленную жизнь». Они снова расцвели, стали участвовать в жизни, интересоваться ею, проявлять активность. Мы видим, что всегда есть маленькие и большие свободные пространства, для которых неизменяемые внешние условия являются не более чем рамками, внутри которых каждый может разместить свою картину – большую или маленькую, но каждый раз уникальную, выражающую неповторимую личность. Однако условием является наша открытость для возможностей смысла, которые жизнь предоставляет нам в распоряжение даже тогда, когда обстоятельства в общем и целом неидеальны.
Можно возразить, что в некоторых случаях это слишком большое требование, и возможно, так оно и есть. Но мы говорим не о том, насколько легко дается переключение с отрицательного на положительное, а о том, что этого вообще можно требовать, что это находится в области возможного. Как показывают упомянутые и другие примеры, осмысленное и положительное оказывает исцеляющее воздействие на те сферы, которые никогда не затронут разочарование, отрешенность или постоянная жалость к себе, какими бы привлекательными они ни были.
С другой стороны, нужно спросить себя, что должно стать альтернативой, нужно ли позволить пережитым лишениям и неудавшемуся, но желанному счастью всегда определять наше поведение и восприятие? Мы говорим именно об этом решении и о многих возможностях, которые предоставляются благодаря этому решению в настоящий момент.
Подведем итог. Настоящее открыто, так же как и возможности нашей будущей судьбы, благодаря которым мы сегодня приходим к согласию с собой и со своей совестью. Ведь говорить о возможностях будущей судьбы означает также не говорить больше о невозможности изменить судьбу и говорить только о возможном и о вкладе самой личности в конкретной судьбоносной ситуации. Говорить о возможном означает также смотреть не только на то, что мы получаем прямо сейчас, или уже получили, или считаем, что должны получить от жизни, но прежде всего и на то, что мы сами транслируем. Ведь дело именно в этом: то, что мы транслируем, и есть, в сущности, наше. Этим мы можем распоряжаться. Это место свободы, личной и совместной ответственности, это место, где может раскрыться та самая дружба с жизнью.
Цепочка, которую разорвал психолог с тяжелым прошлым из нашего примера, имеет сегодня широко распространенное отражение: это миф о зависимости. Согласно детерминистической концепции, которую распространила популярная психология наших дней, человек может любить и транслировать положительное и конструктивное лишь в той мере, в какой он сам это получил или получает. Или человек может быть дружелюбным настолько, насколько дружелюбны к нему другие, он может интересоваться другими или отказываться от насилия, если на это готовы другие. И так далее.
Эта модель при детальном рассмотрении снова оживляет миф, согласно которому мы транслируем и передаем лишь то, что сами получили. Если бы не было таких примеров, как вышеупомянутая история коллеги, можно было бы действительно под напором этого мифа согласиться с тем, что простая формула качественного равенства принятого и отдаваемого нами определяет нашу судьбу и наши действия.
Несомненно, что большинству из нас на самом деле гораздо легче быть дружелюбным по отношению к тому, кто сам так ведет себя с нами. Но делать из этого вывод, что наши действия должны всегда оставаться только функцией ранее полученных стимулов, было бы слишком смело и несостоятельно с психологической точки зрения. Кажется, такая модель скрыто предполагает, что физические законы из мира вещей прямо переносятся на психологию человека и якобы способны дать близкий к реальности (и по большей части довольно объективный) образ человека. Все, что не соответствует данному детерминизму, относят к «исключениям»; будто бы жизнь не состоит из индивидуальных исключительных случаев и будто бы не из героических и хороших примеров исходит призыв ориентироваться на такое поведение.
Здесь мы снова видим ту же проблему: если мы будем считать ценные примеры героизма исключениями и будем выносить их за рамки нашей действительности, мы не только станем недооценивать то, на что человек способен, когда он верит в себя, но мы также уничтожим его веру в его способность хотя бы пытаться использовать свою свободу, расти над самим собой и быть выше простых ответных реакций на внешние обстоятельства. Подобная детерминистическая индоктринация не обязательно имеет злой умысел и иногда помогает снять заслуженный или незаслуженный психологический груз чрезмерного чувства вины и самообвинений, но и это не делает ее содержание правильнее, а ее долгосрочное влияние лучше.
Очевидно, если мы постоянно внушаем человеку, что он не может поступать иначе, мы сводим на нет вероятность того, что он станет это пробовать. А те, кто все же станет, навсегда останутся исключением. Проблема не в том, что
Учение о том, что мы можем давать только то, что до этого получили, во многом является развитием очень спорной идеи о механизации человека. Оно не учитывает того, что выходит за рамки естественного, а также собственное участие осознанной личной экзистенции. Оно также упускает из поля зрения идеализм как исключительно человеческий феномен, а с ним – готовность человека быть выше ограничений, а также его способность перепрыгнуть через собственную тень, если это необходимо.
Эта механизация личности берет в качестве примера неодушевленную природу и не находит там ничего, кроме цепной реакции: то, что на выходе, равно тому, что на входе. Законы сохранения в физике говорят нам, что то, что на выходе, принципиально не может быть больше того, что на входе, и, следовательно, если нам хорошо известны изначальные и общие условия, сам процесс не может принести каких-то сюрпризов. Это касается всего. Энергия передается объектами дальше или высвобождается, но не производится. Поэтому невозможно создать
Наш повседневный опыт подтверждает это в еще более простой и непосредственной форме:
Но ее обоснованность страдает, когда речь идет о человеке и действительно основополагающих жизненных обстоятельствах: о любви, дружбе, заботе, поддержке, внимании, вдохновении, жизнерадостности, интересе и утешении.
Если мы дружим с человеком, очевидно, что наш запас дружелюбия или способности к дружбе никак не истощается; если мы впустили человека в сердце, находящаяся в нашем распоряжении любовь и забота также не уменьшаются. Экономика любви, поддержки, внимания, интереса, сочувствия и утешения подчиняется, таким образом, своим собственным,
Если я люблю человека (не берем сейчас пример неразделенной любви к партнеру), это не означает, что я не сумею больше полюбить других людей в такой же мере или что смогу полюбить некое число людей минус того, кого я уже люблю, поскольку имею в своем распоряжении лишь определенное количество любви. Эта связь обнаруживает себя не только в чувствах, но и в действиях, в основе которых лежит отдача: если мы утешаем или хотим подбодрить человека, это не означает, что у нас закончатся слова утешения и поддержки для кого-то другого, нуждающегося в них.
Проявления этого необычного феномена настолько многообразны, что даже не играет роли, каков объект нашего оценивания: это могут быть люди, животные, вещи, произведения искусства, музыкальные сочинения, места и страны, даже идеи – то есть вещи, которые не могут отдать любовь и заботу или лично ответить на нее. И это тоже подтверждает, что великодушная экономика любви опровергает классическую модель ресурсов. Пока частью процесса является человек, классическая физическая круговая модель получения и отдачи не работает. Здесь действует механизм (каким бы неподходящим ни было здесь это слово), на духовном уровне использующий именно те законы, которые делают