Кроатоан

Парень не отвечает. Они прошли узкую полосу деревьев и вышли на поляну, с которой виден одинокий холм и ночное небо.

— То, что юнцы обоих полов танцуют голышом в масках, обдолбанные дальше некуда, — это, по мне, дело нормальное, — продолжает бывший полицейский, не обращая внимания на молчание Логана. — А вот похищения — нет. Ваша извращенно-анархическая идеология — зададим-ка перцу этим папиным дочкам и сыночкам — для меня полная дичь. Почему ты остановился?

Художник видит неподвижную спину Логана, кладет палец на спусковой крючок и поднимает ружье. Логан задирает голову к небу. Нико осторожно приближается, и вот они стоят бок о бок. То, что видит Нико, заставляет его позабыть о Логане.

Это похоже на морскую звезду двадцати метров в диаметре. Но плывет это между деревьями. Один лучик сгибается, другой удлиняется, все происходит плавно и величественно. Второе похожее существо следует за первой звездой на некотором расстоянии. Воздушные змеи, живые и гибкие, собранные на забаву детям великанов. И, только всмотревшись внимательнее, Нико различает внутри этой массы составляющие, бьющиеся ровно и ритмично.

— Птицы, — шепчет художник.

Он не понимает, какие это птицы, и сомневается, что даже Кармела смогла бы их узнать. Во́́роны, сороки, аисты? И не только они. Нико видит большие крылья и маленькие крылья. Они соединяются, как плитки в геометрической мозаике, как элементы на рисунках Эшера, где белая голубка является фоном для черной голубки, а черная голубка — фоном для белой. Но вот что самое странное: сближение птиц не затрудняет их полета — напротив, наделяет его новыми качествами: размахом и мощью. Звук, который возникает в результате, — это не биение множества крыльев, а повторяющееся эхо у самой нижней границы слышимости. Шелест маятника, качающегося в небесных высях.

Нико застывает в восторженном созерцании, пока не замечает на себе взгляд своего пленника. «Вот же хитрая бестия…»

Логан не сдвигается с места — он резко выбрасывает вперед обе руки. Но Нико реагирует так же стремительно и не позволяет дотянуться до ружья. Логан отступает назад, как будто в ожидании выстрела. Когда пленник понимает, что Нико стрелять не намерен, он разворачивается и бежит вниз по склону. Художник бросается за ним. Ночная погоня заканчивается, когда бывшему полицейскому удается повалить этого дикого кота и усесться верхом. Нико безжалостно лупит полуголого юношу по лицу, Логан сносит трепку без жалоб. Когда Нико останавливается, у парня по губам и из носа струится кровь.

Нико поднимается, тяжело отдуваясь. Он лишился дробовика, но на поясе у него по-прежнему висит пистолет Логана.

— Еще? — подзуживает бывший полицейский. — Сам решай, Логан. Мне зашибись как понравилось тебя колошматить, так что, если хочешь, я уберу ствол и мы продолжим… Но прими один совет: не пытайся забрать у человека оружие, если у тебя нет продуманного плана.

Логан, пошатываясь, встает, но продолжать не пытается. Он поднимает руки.

В драке Нико потерял фонарик, но быстро находит его по свечению.

— Пошли, раздолбай. Давай туда залезем.

Теперь Нико держит Логана на мушке пистолета. Они идут к холму. Невероятные пернатые фигуры продолжают дирижаблями парить в воздухе. Художнику это зрелище почему-то напоминает ленто из моцартовской Сонаты фа мажор, которую так любил слушать Мандель. Творческая фантазия добавляет красок к формам, плывущим в этих сладостных звуках. И Нико жалеет, что не может перенести все это на холст.

Наконец они достигают вершины. С холма открывается вид на море густой темноты. Вглядевшись пристальнее, Нико различает внизу отдельные дома и группы сельских построек, возделанные поля и линии проводов. Все это принадлежит природе, еще не знакомой с человеческими технологиями.

Как и звуки, которые они слышат.

Многоголосое потрескивание — как будто что-то очень большое перемещается по этой черной простыне. Нико даже подошвами ботинок ощущает звуковые волны, предвестники землетрясения. Он собирается направить фонарь вниз, когда раздается голос Логана:

— Для него ты был всего лишь старой толстой потаскухой. Он говорил, что ему было до тошноты противно с тобой трахаться. Какая мерзость. Ты рыхлый и несвежий.

— В этом он был прав, — отвечает Нико, не поддаваясь гневу.

— Он тусовался с тобой только ради твоих контактов, чтобы заручиться благосклонностью фараонов… Потому что ему нравилось все, что творила Стая. Особенно когда мы ловили пай-девочек, увозили их за город и использовали в наших ритуалах.