Саймон кивает, как будто соглашается со сценарием, а потом вдруг спрашивает:
— Тогда зачем Хулио убивать себя после встречи с Джаветти?
— Так, хорош, — говорит Дэнни. — Эту сказочку можно рассказывать как страшилку у костра в лагере. Может быть, потом зефирки пожарим и «Кумбайю»[6]споем. А прямо сейчас у нас какой-то ублюдок, прикидывающийся мужиком, которого ты завалил пятьдесят лет назад. Или так, или ты впадаешь в маразм. А я зуб даю, что такой проблемы у тебя нет.
— Так, по-вашему, это какой-то трюк?
— Признаю, мысль стремная, — говорю я, — но да, тут Дэнни, кажется, прав.
Вообще-то, когда у Саймона что-то на уме, его не переубедить. Он самый упертый баран из всех, кого я знал. Все это время он говорит таким тоном, что становится ясно: у нас будет долгая и нудная ночь сплошных споров.
Несколько секунд он раздумывает, а потом наконец заявляет:
— Вы правы.
— Повтори?
— Я говорю, вы правы. У нас имитатор. В конце концов, Джаветти давным-давно сдох.
Что-то не так. Саймон никогда так быстро мнение не меняет. Что за игру, черт возьми, он ведет?
— Дэнни дело говорит. Все это чушь. — Саймон кивает Дэнни, тот встает и наливает ему еще порцию виски с содовой. — Кто-то пытается обвести меня вокруг пальца. И я хочу, чтобы его убрали.
— Аллилуйя, — говорит Дэнни, — он прозрел.
Саймон холодно ему улыбается. Сомневаюсь, что босс так просто забудет слова о маразме.
— Когда? — спрашиваю я.
— Сегодня, — отвечает Саймон и поднимает пустой бокал. — Дэнни, не плеснешь мне?
Явно не в восторге от роли мальчика на побегушках, Дэнни встает, чтобы налить ему еще.
Саймон открывает ящик стола рядом с креслом, достает «Глок-30» с резьбой на стволе и глушителем и передает мне:
— Бери. Пушка чистая.
Возвращается Дэнни с бокалом. Саймон опрокидывает в себя содержимое и говорит: