Хоть я и молчу, но на языке так и вертится вопрос: почему она все это мне рассказывает? Я чужак. Не вхожу в круг ее людей, не нуждаюсь в ее спасении. Она говорит, что показывается не каждому. Так почему показалась мне?
И все-таки чего-то она мне недоговаривает. Наверняка. Никто не возьмется за такую грязную работу в таком дерьмовом месте без личных мотивов.
Лифт останавливается, я открываю клетку. На меня пялятся сразу четыре пары глаз.
— Он не сдох, — говорит один.
— Последний тоже не помер, — отвечает другой.
— Верно, зато поседел и постарел лет на тридцать.
Услышав это, я смотрю на Габриэлу. Неужели Карл был здесь? Это она с ним такое сотворила? Но по ее лицу ничего понять нельзя.
Она прижимает к губам палец и беззвучно говорит:
— Меня здесь нет.
Фиг с ней, подыграю.
— Чувак, умираю от любопытства, — говорит пацан с заднего сиденья. — Как она выглядит? Страшная, как и говорят?
— Не то слово. Рожа — как ослиная задница, — отвечаю я, и Габриэла награждает меня неодобрительным взглядом.
— Не смейте непочтительно говорить о Брухе, — злобно шипит на меня вахтер. — Еще раз, и я вас убью. — Он поворачивается к остальным: — Вас это тоже касается. Малейшие сомнения — и сами знаете, что произойдет. Хотите закончить, как и тот, что был тут недавно? Когда он пришел, то был молодым, как и вы. Она вас в землю зароет, и останутся от вас только кожа да кости. — Замолчав, он крестится.
Габриэла закатывает глаза, делает вид, будто прикладывает к уху трубку и набирает номер. Звонит телефон на столе. Вахтер возвращается туда, чтобы ответить, и бледнеет, услышав голос Габриэлы. Понять его можно: она скрежещет, как старая карга.
— Пропусти его в бар. Имей в виду: его нельзя трогать. А если еще раз будешь ему угрожать, я тебя заживо освежую. — Она вешает трубку воображаемого телефона и жестом показывает мне идти вперед.
Мы проходим мимо стола, за которым, как осиновый лист, трясется вахтер. Видать, всерьез задумался, сдерут ли с него шкуру. Я б за такое шоу даже заплатил.
Габриэла ведет меня к темной дубовой двери, обшитой кожей. Все смотрят на меня, но ее не замечают.
Дверь — единственная вещь в этом убогом помещении, которая даже издалека кажется чистой. В упор не помню, чтобы видел ее в тот день, когда пришил армянина. И она явно в неправильном месте. Если не ошибаюсь, за ней должна быть улица.
А ни хрена подобного.
Там, где должна быть Скид-роу, я вижу джаз-бар. Как будто попал в Гарлем пятидесятых годов. В красном освещении плавает дым, официанты и официантки сбиваются с ног, народ пьет, смеется и слушает квартет на сцене.
ebooksa