К самым ранним и самым выразительным кораблям эпохи викингов принадлежат найденный в Норвегии осебергский (21,6×5,1 метра), построенный в 815–820 годах и откопанный в 1904-м, и гокстадский (23,3×5,2 метра), поднятый из погребального кургана в 1880-м и датируемый 890–895 годами.[699] Поначалу их причислили к лангскипам — «длинным кораблям», — но сейчас относят к карви, судам более мелких размеров, чем лангскипы или торговые кнорры. Оба корабля имели рангоут, а осебергский представляет собой древнейший на данный момент пример североскандинавского судна, бесспорно оснащенного парусом. Как и положено кораблям викингов, и у осебергского, и у гокстадского над единственным рядом отверстий для весел по обоим бортам проходила рейка, на которую можно было крепить щиты. Захоронение кораблей в кургане указывает на возможную принадлежность их конунгу или другому знатному человеку, как в случае с погребальным кораблем в Саттон-Ху.
К чуть более позднему периоду относятся пять кораблей, затопленных у датского города Скулделев, чтобы перекрыть подступы к Роскилле во время войны между Харальдом Суровым и Свейном III.[700] Фрагментарные останки предположительно принадлежат двум кноррам («Скулделев 1» и «Скулделев 3»), двум боевым кораблям («Скулделев 2» и «Скулделев 5») и рыбачьей лодке («Скулделев 6»), датируемым от 930 до 1030 года.[701] Самый молодой и лучше всех сохранившийся корабль, четырнадцатиметровый «Скулделев 3», вмещал около пяти тонн груза и управлялся командой из пяти-девяти человек. Шестнадцатиметровый «Скулделев 1» вместимостью 15–20 тонн был, вероятно, построен в Норвегии: корабли такого типа обычно использовались для дальнего торгового плавания. «Скулделев 5» — «малый боевой корабль» (семнадцать метров) — и «Скулделев 2» примечательны своими пропорциями: отношение длины к ширине у них составляет 7:1, то есть они намного у́же остальных кораблей, для которых характерно отношение 4:1. Суда схожей конструкции тиражировались, вероятно, на всем пространстве от Балтики до Нормандии и Ирландии, где и был построен тридцатиметровый «Скулделев 2». Нижние доски обоих боевых кораблей истончились от многократного вытаскивания на берег. «Скулделев 2» — самый длинный из найденных к настоящему моменту викингских кораблей, и хотя общее число весел на нем неизвестно, команда его составляла предположительно от пятидесяти до ста человек. Согласно исландским сагам, корабли, имеющие от тринадцати до двадцати трех пар весел, считались «длинными», и «Скулделев 2» попадает в число крупнейших в этой категории.
Имевшие больше двадцати пяти пар весел назывались «великими кораблями», самым знаменитым из которых был «Длинный змей» Олава Трюггвасона. Как гласит «Сага об Олаве Трюггвасоне» XII века, массивный корабль строился близ Тронхейма, и Одд еще застал стапель, с которого он сошел: «семьдесят четыре эля [тридцать шесть метров], не считая подъемов для носа и кормы».[702] Корабли конунгов отличались богатым убранством, и Олав «раскрасил корабль в разные цвета, затем позолотил и посеребрил. На носу корабля красовалась голова дракона».[703] Корабли, участвовавшие в походе Свейна Вилобородого на Англию, отличались еще большей пышностью. «На одном борту виднелись отлитые в золоте львы, на другом… разнообразные драконы изрыгали огонь из ноздрей. Были там и сверкающие воины из чистого золота и серебра, почти неотличимые от живых; были быки, задирающие голову в трубном реве и выбрасывающие вперед ноги на скаку, совсем как настоящие».[704] Эти украшения были призваны поднять боевой дух конунга и устрашить врага, однако были среди декоративного убранства и более практичные элементы — флюгеры. На кораблях Свейна резные «птицы на верхушках мачт указывали, в какую сторону дует ветер».
Останков кораблей с востока сохранилось гораздо меньше, и нет никаких свидетельств, что на строительство исконно славянских судов, создававшихся для рек, а не для моря, повлияли варяги. Согласно Константину VII, часть дани киевским князьям славяне выплачивали долбленками — моноксилами («однодеревками»), которые легко можно было переносить волоком через десять порогов, прерывающих семидесятикилометровое течение Днепра ниже современного Днепропетровска. Конструкция долбленки позволяла установить мачту. Торговцы спускали лодку на реку в июне и, добравшись до Черного моря, «переоснащали свои моноксилы всем тем нужным, чего им недостает: парусами, мачтами, кормилами, которые они доставили [с собой]»,[705] а затем шли вдоль берега к портам Болгарского царства и Босфору. Долбленки годились для торговли, но не могли тягаться с византийским флотом, отличавшимся более крупными кораблями, более совершенной организацией и вооружением. Русы не стали мореходами ни на Черном море, где они пользовались незначительным влиянием, ни на Балтике, где за них торговали посредники.
На исходе XI века иссяк и вольный дух эпохи викингов. Только в Исландии вождям еще удавалось сохранять независимость и противостоять образованию централизованных монархических государств и росту городов. Хотя окончанием эпохи викингов традиционно считается нормандское завоевание Англии в 1066 году, эта веха применима только к Англии и Франции. На востоке событием сопоставимого масштаба была смерть Ярослава Мудрого в 1054 году, после которой Киевская Русь стала все больше ориентироваться на Византию. Кроме того, год смерти князя совпал с годом раскола христианской церкви на православную и католическую. В 1264 году Исландия утратила независимость, сохранявшуюся с 1000 года, и оказалась под властью норвежской короны, а в XV веке Оркнейские и Шетландские острова перешли из рук скандинавов к Шотландии, и гренландские поселения вымерли.
При всем своем размахе торговля викингов была в основном штучной — предметами роскоши, престижа или узкого применения, что роднило викингов в этом аспекте с фризами и другими предшественниками. За незначительными исключениями, торговли массовым товаром в Северной Европе до XI века практически не существовало. У крестьян не образовывалось достаточного объема излишков для экспорта, и единственным видом сельскохозяйственной продукции, поставляемой регулярно и оптом, было вино (бургундское и с берегов Сены, транспортируемое по рекам и морскому побережью в дельту Рейна) и шерсть.[706] Массовые поставки, характерные для морской торговли более позднего периода Средних веков — зерно, рыба, лес и все то же вино, — почти не практиковались. Когда начало расти население, а с ним и объемы сельскохозяйственного и ремесленного производства, торговля перешла в руки гильдий и свободных купеческих союзов, использовавших более крупные суда совершенно новых конструкций, что спровоцировало радикальные перемены в организации морских перевозок и ведении морской войны. Эти перемены были характерны не только для Западной Евразии; схожий подход к морской торговле с дальними странами наблюдался в Южной Индии, откуда он распространился на все муссонные моря.
Глава 10
Морской Шелковый путь
Самые заметные события евразийской истории VII и последующих веков связаны с возникновением исламских халифатов и возрождением объединенного Китая. За сто с небольшим лет ислам стал доминирующей религией по всей азиатско-африканской дуге от Португалии до Казахстана и Инда. В Средней Азии он уперся в западную границу танского Китая, чьи войска в то же самое время отодвинули рубежи Срединного царства на запад, на две тысячи миль пустынь и степей. Однако в момент непосредственного столкновения беспорядки внутри Дар аль-Ислама и Срединного царства заставили купцов перенести внимание с сухопутного Шелкового пути через Центральную Азию на морской. Оживленные рынки на обоих концах морского торгового пути из Юго-Западной Азии в Северо-Восточную влекли купцов и странствующих монахов со всех берегов муссонных морей и способствовали процветанию обеих империй. Отдельные отрезки этого пути существовали столетиями, но к VII веку мореходы значительно осмелели. Они охотнее пускались в дальние плавания, а страны, где делали остановку торговые корабли, например царства Шривиджая и Чола, богатели и приобретали политический вес. Мореплавание и укрепление прибрежных царств взаимно стимулировали друг друга: культурный и товарный обмен шел на пользу местным правителям, а более стабильные государства в свою очередь привлекали купцов из все более дальних краев.
Исламские мореплаватели в Индийском океане
В начале VII века Юго-Восточная Азия была разделена между Византийской и Сасанидской империями. Византия контролировала почти всю Малую Азию, Левант и Египет. Сасаниды правили Ираном, Ираком и частью Восточной Малой Азии; на Аравийском полуострове под их властью находились материковая территория Бахрейна, сам остров Бахрейн и побережье от Кувейта до Катара, Оман на юго-восточном углу полуострова и Йемен с его портом Аден в Аравийском море. Остальные части Аравии избегли имперского владычества: Хиджаз на Красном море, где находились священные города Мекка и Медина, Хадрамаут на южном побережье между Йеменом и Оманом и Ямана, государство в центральной части Северной Аравии. Ислам распространялся на восток так же быстро, как и на запад. В 634 году мусульманское войско взяло великий торговый город Дамаск в Сирии, ставший более чем на век столицей халифата. Персия была завоевана в 643-м, через год после взятия Александрии. С возникновением в 661 году Омейядского халифата ислам охватил Аравийский полуостров, Месопотамию и восток Малой Азии, а магометанские войска продвинулись на Кавказ. К востоку от Каспийского моря, между 694 и 714 годом, аль-Хаджадж ибн Юсуф ас-Сакафи, наместник Ирака, двинулся в Афганистан, через Амударью (Окс) к Сырдарье, примерно на 325 километров к северу, в итоге многие персы и тюрки Трансоксании (центр современного Узбекистана) перешли из зороастризма, буддизма и христианства в ислам. Трансоксания была коммерчески и стратегически важным регионом: по ней проходил Шелковый путь на отрезке к Кашгару и пустыне Такла-Макан, откуда начинались дороги в Афганистан и в Индию. К середине века исламское завоевание Средней Азии замедлилось. Хотя аббасидская армия одержала победу над китайцами в битве на Таласе в 751 году, тибетцы, продвигаясь на север, остановили ее натиск. В разгар своей экспансионистской фазы тибетцы воевали и с китайцами, и с арабами; в конечном счете их остановили мусульманская и китайская армии, действуя одновременно (хоть и не сообща), однако эти события вынудили торговцев более активно использовать морские пути между Персидским заливом, Индией, Юго-Восточной Азией и Китаем.
Мусульманское войско достигло верховьев Персидского залива в 635 году и обустроило военный лагерь в Басре. В следующем десятилетии империя Сасанидов пала, и к началу VIII века ислам распространился на восток до реки Инд. Купцы-магометане из Омана и Персии несли свою религию по торговым путям, которые с укреплением исламского государства обретали все большее значение. Рост торговли без усиления политической власти привел к росту пиратства в Аравийском море между дельтой Инда и Гуджаратом. Чтобы восстановить порядок, наместник аль-Хаджадж отправил на Индийский субконтинент войско. Это случилось в 711 году, за год до того, как Тарик ибн Зияд высадился в Гибралтаре и начал завоевание Пиренейского полуострова. Хотя кампанию можно считать естественным продолжением действий аль-Хаджаджа в Трансоксании и Афганистане, повод для начала войны был вполне конкретный. Согласно историку IX века аль-Балазури,
Аль-Хаджадж провел серию карательных операций. Последней из них руководил Мухаммад ибн аль-Касим, которому были приданы «корабли с людьми, оружием и припасами».[708] Ибн аль-Касим захватил порт Дайбуль, убил местного царя и привел к покорности Синд, область, примерно соответствующую современному Пакистану. Многие буддисты из числа местных жителей были обращены в ислам. Завоевание помогло восстановить морские пути вдоль Северо-Западной Индии, Конканского и Малабарского побережья до Шри-Ланки. Однако в Синде территориальное расширение ислама в Южной Азии остановилось на следующие триста лет.
Несмотря на успехи в насаждении ислама, омейядские халифы Дамаска страдали от древней межнациональной вражды, на которую наложились религиозный раскол и вражда между арабами-мусульманами и обращенными в ислам иноплеменниками. Особенно велики были трения между арабами и персами, чья имперская и культурная идентичность имела более глубокие и мощные корни, чем у остальных народов, присоединенных в эту первую волну арабского завоевания. Когда потомок дяди пророка Мухаммеда Абу-ль-Аббас ас-Саффах взбунтовался против Омейядов, войска из Северной Персии его поддержали; в 749 году он был провозглашен халифом. Абу-ль-Аббас обосновался в городе Эль-Куфа в нижнем течении Евфрата, но в 761–762 годах его брат и наследник Абу Джафар аль-Мансур выстроил новую аббасидскую столицу в Багдаде, на западном берегу Тигра. Перенос административного аппарата в место, расположенное на 750 километров восточнее Дамаска, положило конец главенству Сирии в исламском мире. Теперь халифов интересовали не столько Средиземноморье и Северная Африка, сколько Средняя Азия и Индийский океан, что стало огромным стимулом для торговли в муссонных морях.
Согласно географу IX века аль-Якуби, место для закладки Багдада было явлено аль-Мансуру в видении, и тот сказал, что город станет «набережной мира.[709] Все суда, что идут [вверх] по Тигру из Васита, Басры, Ахваза, Фариса, Омана, Йаманы, Бахрейна и соседних областей, могут бросить здесь якорь. Равным образом все, что везут на судах [вниз] по Тигру из Мосула, Дияр-Рабии, Азербайджана и Армении, и все, что везут на судах по Евфрату из Дияр-Мудара, Ракки, Сирии, Египта и Северной Африки, можно разгрузить здесь». Другое преимущество состояло в том, что город легко оборонять. Через два века после аль-Якуби географ аль-Мукаддаси припомнил совет, полученный аль-Мансуром, который, в его изложении, сказал, что Багдад — «место между реками, куда противник не может попасть иначе как на корабле или по мосту через Тигр или Евфрат».[710]
Через пятьдесят лет после основания Багдада его население достигло, возможно, полумиллиона человек, что сделало столицу халифата величайшим городом мира за пределами Китая; на западе его ближайшими соперниками были Константинополь, Александрия, Дамаск и Басра. Своим бурным расцветом город был во многом обязан положению на Тигре в месте, где тот проходит на расстоянии пятидесяти километров от Евфрата. Здесь, в Центральном Ираке, река пересекает сухопутные торговые пути из Персии, Средней Азии, Индии на востоке и Сирии, Средиземноморья, Северной Африки на западе. Вдоль берегов во множестве стояли суда и суденышки, от тростниковых
В последние десятилетия Сасанидской империи порты Персидского залива Убулла, Басра и Сираф пришли в некоторый упадок, однако во время перехода от сасанидского правления к мусульманскому они по-прежнему участвовали в дальней морской торговле. Аль-Балазури сообщает, что до начала исламской эры самым богатым из этих городов была Убулла. Как одна из двух столиц Омейядской провинции Ирака (второй была Эль-Куфа), Басра быстро затмила Убуллу, хотя ее успех определялся в большей мере политикой, чем географическим положением. Первоначальный военный лагерь разбили на месте древнего Спасину Харакса, но он находился в пятнадцати километрах от реки Шатт-эль-Араб и функционировал как порт лишь благодаря каналу, соединявшему его с Убуллой.[713] Тем не менее Басра привлекала к себе корабли[714] со всего исламского мира и из более дальних краев. Задолго до того, как стать портом на пути в Багдад (до основания которого оставалось еще более ста лет), Басра процветала сама по себе. В пору наибольшего ее величия, в VIII и IX веках, в Басре жило больше двухсот тысяч человек разных вер и народностей. Она славилась своими ремеслами, сельским хозяйством (особенно финиками), а также учеными, богословами, художниками и писателями.
Главным соперником Басры был Сираф, расположенный примерно в 600 километрах от нее на персидском побережье. Основанный в IV веке сасанидским шахом Шапуром II, Сираф имел большой рейд, более пригодный для кораблей с глубокой осадкой, чем северные порты, однако его климатические условия были крайне неблагоприятны: нестерпимая жара и недостаток воды ограничивали численность населения и уж тем более развитие сельского хозяйства. Последнюю проблему разрешили, построив цистерны и пресноводные каналы, из которых орошались роскошные сады купеческой верхушки, разбогатевшей на торговле с Багдадом и Ширазом, столицей персидской провинции Фарс в 225 километрах к северо-востоку. На протяжении всей эпохи Аббасидов историки и географы воспевали порту хвалы, и не без оснований: его купцы добирались по морю до Китая, они ввозили из Индии и Восточной Африки тик и другие породы дерева для строительства домов, мечетей, кораблей и навигационных башен, называемых
В X веке аббасидские калифы были сведены до статуса марионеток, а фактическая власть перешла к Буидам — персидским шиитским эмирам, которые целиком подчинили себе Багдад и оба берега Персидского залива. Возвышение Буидов совпало с завоеванием Египта пришедшими из Ифрикии Фатимидами и оживлением торговли в Красном море, которая уступала торговле в Персидском заливе с тех пор, как Византия потеряла Египет. В 976 году Сираф был разрушен недельной чередой землетрясений.[717] Это событие, не столь решающее само по себе, стало предвестием экономического упадка Залива. В 1062 году вторгшиеся из Средней Азии турки-сельджуки захватили Шираз, но свою столицу учредили в Исфахане, семьюстами пятьюдесятью километрами севернее Сирафа, и морской торговлей интересовались мало. Беспорядки в Южной Персии, которые привели к возникновению пиратского государства на острове Киш в Ормузском проливе, и рост портов на Красном море при Фатимидах — все уменьшало привлекательность Персидского залива для купцов.
На первый взгляд кажется парадоксом, что завоевание мусульманами Египта в VII веке не привело к увеличению перевозок на Красном море (помимо доставки паломников и продажи зерна в Мекку). Нил и Красное море были важнейшими путями обмена между Индийским океаном и Средиземноморьем со времен античности, однако возникновение Багдада сделало Персидский залив главной целью купцов из западной части Индийского океана. Вся торговля, проходившая через Красное море до Фатимидского возрождения, была в руках купцов из Персидского залива, посещавших Джидду и Аден, где к IX веку можно было найти «все товары Синда,[718] Хинда, Китая, Занзибара, Абиссинии, Фарса [Персии], Басры, Джидды и Кульзума». В 646 году Праведный халиф Усман назначил Джидду портом Мекки, лежащей примерно в семидесяти пяти километрах к юго-востоку. Окруженная мелями и рифами, между которыми есть лишь один узкий проход для кораблей, Джидда тем не менее была одной из главных гаваней исламского мира, особенно во время хаджа, когда основой объем зерна и других припасов для паломников — а в некоторые периоды и самих паломников — доставляли морем через Кульзум (древняя Клисма, ныне Суэц). Она же служила базой для товаров, которые везли в Египет или из Египта, поскольку для купцов из Индийского океана было менее выгодно и более опасно заходить в порты севернее Джидды. С оживлением египетской торговли оживились и перевозки по Красному морю; еще один импульс они получили с завоеванием Синая сельджуками в 1060-х годах. Обычный сухопутный путь из Северной Африки в Мекку стал недоступен, и желающие совершить хадж теперь отправлялись в долгий путь через Египет: сперва они на судне поднимались по Нилу до Куса или Асуана, а дальше их ждало трехнедельное путешествие с верблюжьим караваном до крохотного порта под названием Айзаб[719] — его постоянное население насчитывало всего пятьсот человек. Айзабские корабельщики брали завышенную плату за стопятидесятимильный рейс до Джидды, а также за провиант, который вынуждены были покупать паломники. И все же маршрут Асуан — Айзаб — Джидда оставался практичным, пока первый мамлюкский султан Египта не победил государства крестоносцев в Палестине и в 1267/68 году не открыл дорогу на Мекку через Синай.