Другая точка приложения для неукротимой свирепости Харальда обозначилась после смерти английского короля Эдуарда Исповедника в 1066 году. На троне его сменил шурин Эдуарда Гарольд Годвинсон, но кроме него имелось еще три претендента на престол. Внучатый племянник Эммы герцог Нормандии Вильгельм утверждал, что Эдуард назначил наследником его — вполне вероятно, учитывая, что Эдуард воспитывался при нормандском дворе, — и что Гарольд Годвинсон принес ему вассальную присягу. Свейн III теоретически наследовал все земли, которыми когда-то правил его дядя Кнуд. У Харальда Сурового имелось меньше всего оснований претендовать на английский престол: он опирался на сведения, будто Эдуард обещал корону его предшественнику Магнусу Доброму. Однако за дело он взялся первым, и с флотом из 250 или более кораблей и войском от двенадцати до восемнадцати тысяч поднялся по Узу и взял Йорк.[676] Однако победу ему удержать не удалось: пять дней спустя, 25 сентября, Гарольд Годвинсон захватил норманнов врасплох у Стамфорд-Бриджа, где состоялось сражение настолько сокрушительное, что уцелевшим хватило всего двадцати четырех кораблей, чтобы вернуться с поверженным королем обратно домой.
Тем временем Вильгельм Нормандский уже не первый месяц планировал вторжение в Англию. Наконец 27 сентября он отплыл и на следующий день высадился на побережье Сассекса. Стремительно двигавшийся на юг Гарольд достиг Лондона неделей позже и через пять дней пустился догонять Вильгельма, пока нормандцы не успели окопаться. Двадцать второго октября его изнуренное войско собралось на холме Сенлак в девяти милях от Гастингса и пало под многократными атаками кавалерии, лучников и пехоты Вильгельма. Вильгельм пробился к Лондону и на Рождество был коронован. Его английским владениям по-прежнему угрожали враждебные силы как изнутри, так и снаружи, и, чтобы утвердить свою власть, ему нужен был и флот, и армия, а это, согласно «Англосаксонской хронике», совпадало не часто. Когда в 1085 году возникла угроза вторжения со стороны короля Дании Кнуда II и графа Фландрии Роберта, Вильгельм «привел из французского королевства и Бретани конницу и пехоту такую многочисленную, какую прежде никто в английских краях не видел».[677] В качестве дополнительной оборонной меры он прибегнул к тактике выжженной земли, «опустошив все берега, чтобы врагу, случись ему высадиться, нечем было бы воспользоваться». Этот отчаянный шаг как нельзя лучше демонстрирует, что норманнские потомки морских разбойников-викингов давно превратились из охотников в добычу. События 1066 года станут рубежом новой эпохи в Северной Европе, но пока нормандская Англия оставалась уязвимой.
В источниках, повествующих о массовых морских походах 1066 года, мало говорится о том, как Харальду Суровому, Вильгельму Завоевателю и Гарольду Годвинсону удавалось собрать требуемый огромный флот. В общем и целом североевропейские флотилии создавались и комплектовались на основе повинности. Еще в I веке Тацит упоминал о германских вождях, собирающих отряды по сотне воинов из каждого подвластного им округа,[678] — не исключено, что такая же практика применялась в Скандинавии и Британии. Согласно трактату VII века «История шотландского народа»,[679] каждые двадцать домов в королевстве Дал Риада (Северная Ирландия и Южная Шотландия) были обязаны предоставить по требованию два корабля и двадцать восемь человек команды — в общей сложности 177 кораблей и 2478 моряков.
Если не считать повинностей, описанных в «Истории шотландского народа», до IX века британские правители, судя по всему, не особенно интересовались мореплаванием. Хотя Альфреда Великого часто называют отцом английского флота, единственным свидетельством существования этого флота служит упомянутое вскользь намерение выступить против датчан на кораблях. Сколько кораблей, где они стоят, кто ими ведает, на какие средства они содержатся и как набирают команду — остается неясным, как и подробности о флотилии из сотни кораблей, развернутой Эдуардом Старшим в Брананбурге. Позже, в X веке, Эдгар и Этельред II, очевидно, учредили или продолжили систему финансирования флота за счет повинности — когда каждые триста дворов обязаны были снарядить один корабль и шестьдесят человек.[680] Команды моряков-воинов набирались по одному человеку с пяти дворов, каждый из которых выплачивал по три с половиной шиллинга на его довольствие в течение двух месяцев. Кроме того, Этельред брал английских и датских наемников. Схожая система применялась в Норвегии, где Харальд Прекрасноволосый учредил первую массовую корабельную повинность в IX веке, обязав каждые три двора предоставить одного моряка и обеспечить ему довольствие на два с половиной месяца. Из этой повинности выросла и со временем распространилась по всей Скандинавии более сложная схема обеспечения флота, команд и вооружения под названием лейданг.
Судя по всему, при обычных обстоятельствах на флот могли отправить практически каждого, иначе Олаву Трюггвасону не пришлось бы уточнять требования к команде для своего «
Надписи на ковре из Байе в своей лаконичной телеграфной манере лишь намекают на сложность логистики и организации, присущую такому грандиозному предприятию: «Здесь Вильгельм приказывает строить корабли. Здесь тащат корабли к морю. Эти люди несут оружие к кораблям, а здесь катят повозку с оружием. Здесь Вильгельм на большом корабле пересекает море и прибывает в Певенси. Здесь на берег сводят лошадей. А здесь воины спешат в Гастингс за провизией».[682] Осведомленный о нормандской угрозе, Гарольд Годвинсон «собрал такое войско морское и сухопутное, какого ни один король в этих землях прежде не собирал»,[683] однако его опыт наглядно продемонстрировал изъяны подобной системы ополчения. Вильгельм так долго оттягивал выход в море, что Гарольд был вынужден снять оборону побережья, поскольку «провизия кончилась и невозможно было дольше удерживать там воинов. Их распустили по домам, король отправился в глубь страны, а корабли отослали в Лондон». И хотя роспуск флота развязал Гарольду руки для сражения с Харальдом Суровым, южный фланг оказался открытым.
Такой бессистемный подход к сбору флота оправдывал себя только до тех пор, пока воины приходили со своим оружием, имевшимся у них в любом случае. У северных европейцев не было дальнобойных орудий, таких как баллисты или катапульты, а конструкция кораблей исключала применение тарана, поэтому корабли выполняли транспортную функцию и полем для рукопашной становились скорее случайно. Одд Сноррасон пространно описывает последний бой Олава Трюггвасона на
Корабли Северо-Западной Европы
Корабли викингов, представленные в сражении у Свольдера, являют собой кульминацию развития североевропейского кораблестроения, насчитывавшего сотни, если не тысячи лет.[685] Корабли Северной Европы отличались от средиземноморских и ходивших по муссонным морям двумя главными особенностями: корпус обшивался внахлест, а не вгладь, пояса обшивки соединялись расклепанными болтами (так называемая обшивка в клинкер или внакрой); почти до самого начала эпохи викингов парус на землях к северу от Рейна не использовался. Неизвестно, когда Галлия и Британские острова изобрели или позаимствовали парус, однако утверждение Пифея, что остров Туле находится в шести днях пути от Шетландских островов или Британии, предполагает знакомство с парусом по крайней мере к IV веку до нашей эры. Расстояние от Шетландских островов до полярных широт Норвегии и Исландии составляет четыреста миль, и если Пифей с командой шли от Шетландов, им пришлось бы покрывать по семьдесят миль в день,[686] то есть почти вдвое больше того, сколько можно пройти на веслах.
Следующим свидетельством знакомства британцев с парусами служит «лодка» из кургана Бройтер на севере Ирландии — двадцатисантиметровая золотая модель корабля, датируемая I веком до н. э.[687] Оснащенный восемнадцатью веслами, кормовым веслом и мачтой с реем для прямого паруса, в натуральную величину этот корабль оказался бы 12–15 метров длиной. У нас нет оснований считать, что моряки времен Пифея или даже более ранних не могли поставить на свои сшитые из шкур корабли мачту с парусом,[688] и скорее всего, доведись Пифею попасть на корабль к мореходам, не использующим парус, он бы об этом упомянул. Повсеместно ли применялся парус на Британских островах или существовали области, где обходились без него, трудно сказать. Тем не менее даже в VII веке по-прежнему продолжали строить крупные суда без рангоута.
Бройтерская лодка — современница древнейшего рассказа-первоисточника о североевропейских кораблях, приводимого в «Записках о Галльской войне» Цезаря. Во время морской войны с венетами у южного побережья Бретани в 57 году до н. э. Цезарь был поражен мореходным мастерством противника и различиями между средиземноморскими кораблями и галльскими, способными выдерживать превратности прибрежной Атлантики. «Их собственные корабли были построены и снаряжены иным образом, чем наши», — пишет он.
Корабли Цезаря строились на Луаре, но были меньшего размера и несли тараны, поэтому с флотом венетов тягаться не могли. «Вполне готовые к бою и во всех отношениях отлично снаряженные корабли»[690] венетов возвышались на воде настолько, что римляне «если и устанавливали на своих судах башни, то они не достигали высоты неприятельских корм, и, таким образом, обстрел их с более низкого пункта был не вполне действенен, тогда как галльские снаряды били с большей силой». В конце концов римлянам удалось найти у себя преимущество — «острые серпы, вставленные в шесты», которыми они перерезали крепления вражеских реев к мачтам. Поскольку весел на кораблях венетов не было, римляне принялись захватывать их один за другим.
Дальнейший опыт Цезарю принесли два похода на Британию, и для второго он уже строил корабли, более пригодные для пересечения Ла-Манша.
Самая большая коллекция кораблей римской эпохи на Рейне была обнаружена в 1980-х годах, когда при рытье котлована для отеля рабочие наткнулись на останки пяти судов IV века недалеко от древнего места стоянки
Этот смешанный способ строительства корпуса напоминает «романо-кельтскую» конструкцию судов, обнаруженных в римской Галлии и Британии. Технология строительства кораблей «от набора корпуса»[693] известна нам по останкам выкопанной в Лондоне блэкфрайерской баржи II века, а также по торговому паруснику III века из Сент-Питер-Порта на острове Гернси. И в том, и в другом случае корабль строили не с обшивки, как в Средиземноморье, но и не возводили целиком каркас, чтобы затем обшить его досками. Каркас строился поэтапно: собирали секцию, обшивали, затем каркас наращивали дальше. При таком способе форму корпуса диктовал набор, а не обшивка. Однако ни эта технология, ни примененная на кораблях в Майнце не привели к строительству «от каркаса». Этот способ пришел из Средиземноморья, где развился в более позднем Средневековье.
На всех найденных судах — и в Блэкфрайерсе, и в Сент-Питер-Порте, и в Майнце — паруса предполагались, но хотя римские дозорные корабли были явно хорошо знакомы живущим по берегам рейнско-дунайского коридора, а команда часто набиралась из местного населения, парус к северу от Рейна, судя по всему, начали широко использовать гораздо позже окончания римского владычества в Галлии. Среди хорошо сохранившихся археологических находок того периода — судно четвертого века, обнаруженное при раскопках на Нидамском болоте под Шлезвигом, в восьмидесяти километрах к северу от Киля. На двадцатидвухметровом корпусе имеются уключины для тридцати весел, управлялось судно боковым рулем, но никаких признаков мачты и такелажа не наблюдается. Конструкция строившегося «от обшивки» и обшитого внакрой нидамского корабля соответствует описанию германских судов, которое дает Тацит: «Их суда примечательны тем, что могут подходить к месту причала любою из своих оконечностей, так как и та, и другая имеют у них форму носа. Парусами они не пользуются и весел вдоль бортов не закрепляют в ряд одно за другим; они у них, как принято на некоторых реках, съемные, и они гребут ими по мере надобности то в ту, то в другую сторону».[694]
Возможно, именно на таких судах, как найденное в Нидамском болоте, англы, саксы и юты переплывали через Северное море в Британию в IV–V веках. Хотя совершить такое масштабное переселение на такие дальние расстояния на одних веслах было бы затруднительно,[695] крупные корабли без паруса использовались в Англии даже в VII веке, как свидетельствуют останки корабля из Саттон-Ху.[696] К 1939 году, когда проводились раскопки, двадцатисемиметровый корпус, обшитый внакрой, уже давно разложился от взаимодействия с почвой, но оставил четкий отпечаток бортов, крепежа и даже следов ремонта на них. Корабль комплектовался двадцатью восемью гребцами, но хотя останков мачты и паруса там нет, форма корпуса и конструктивные особенности — например, киль — позволяют предположить наличие рангоута. Построенная в 1993 году модель в половину натуральной величины продемонстрировала превосходную плавучесть. Независимо от наличия рангоута корабль из Саттон-Ху явно принадлежит к переходному периоду в судостроении Северо-Западной Европы, который привел к появлению кораблей эпохи викингов.
Письменные и изобразительные свидетельства этой эпохи не намного щедрее на подробности об устройстве кораблей, чем описания «Длинного змея» и «Железного носа» в картине битвы при Свольдере, которую рисует Одд Сноррасон. Однако недостаток с лихвой компенсируют археологические находки: на территории от Осло-фьорда до побережья Ютландии и к востоку от Вислы было откопано более двадцати кораблей интересующего нас периода, то есть IX–X веков.[697] У викингов имелись разные корабли — как боевые, так и общего назначения, хотя ряд особенностей роднил их между собой. Как и у находок из Нидамского болота и Саттон-Ху, заостренный с обоих концов, обшитый внакрой и строившийся «от обшивки» корабль управлялся единственным боковым рулем, а относительно плоское дно позволяло вытаскивать судно на берег. Появление киля давало возможность поставить мачту с прямым парусом; однако, при всей пользе паруса в долгих переходах, во время лавирования у берегов или при переменчивом ветре без весел было не обойтись. В отличие от боевых кораблей, как правило беспалубных, кнорры и другие торговые суда перекрывались палубой на носу и на корме, где сидели гребцы, оставляя свободное пространство посередине, где теснились пассажиры и груз — от провизии и инструментов до товара и животных, в том числе овец, коров и лошадей, нередко транспортируемых по морю. Именно норманны привезли лошадей в Исландию, а Вильгельм, идя на Англию, погрузил на корабли схожей конструкции две-три тысячи рыцарей с соответствующим числом боевых коней.[698]