Пег сжала кулаки, чтобы не закричать, как кричат подростки на концертах группы «Язык тела». В голосе Остина зазвучало нечто, что в свое время превратило Петронеллу Пейдж в его убежденную сторонницу. Неужели он воспользуется данным ему шансом и обратится к миллионам?
– Ваша честь! – сказал Остин. – Я полагаю, вы хотите услышать объяснение возникшей смехотворной ситуации.
– Именно так! – отозвался судья. – И я жду объяснения именно от вас! Вы молча сидели в камере, когда только одного вашего слова было достаточно, чтобы избавить нас от этого… от этого фарса!
И добавил:
– Но только попрошу вас покороче!
– Я постараюсь, ваша честь! – ответил Остин Трейн. – Если быть кратким, все получилось таким образом потому, что мои преследователи, зная, что существует больше двухсот людей, принявших мое имя, так сильно желали меня распять, что даже не удосужились показать меня потерпевшему.
– Трейн! – Судья был готов взорваться. – Призываю вас к порядку. Это – суд, а не форум, где вы можете произносить свои предательские речи!
– Я молчал даже тогда, когда в том, чего не совершал, меня обвинял сам Президент, – парировал Трейн. – И пусть американцы сами решат, виновен ли я в том, в чем обвиняет меня судья, – в предательстве. Хотя здесь меня пытались судить по совершенно иному поводу.
– Он сделал это! – воскликнула Пег, с удивлением обнаружив, что она вскочила со своего места и теперь приветственно машет Остину рукой – несмотря на требования сесть на место. Она подчинилась, вполне удовлетворенная тем, что происходит. Он перешел водораздел. Теперь, если судья заставит его замолчать, миллионы и миллионы по всей стране станут требовать объяснений и будут готовы действовать, если они их не получат.
Это понимал и судья. Побелев лицом, он шевелил губами так, словно его вот-вот вырвет. Неожиданно, без всякого предупреждения, он вскочил и выбежал из зала суда, сопровождаемый ревом толпы собравшихся в зале людей.
Остин ждал, положив руки на барьер. Наконец он произнес в ближайший к нему микрофон:
– Я думаю, большинство людей хочет услышать то, что я хочу сказать, – даже если судья и боится этого.
– О, Остин! Я тебя люблю! – прошептала Пег. Она почувствовала, как слезы текут по ее щекам. Это было самое мощное театральное действие из всех, что она видела – куда там Петронелле Пейдж! Здесь воздействие на аудиторию было в десятки раз сильнее. Она хотела крикнуть: продолжай! Но голос застрял где-то в глубине горла. Но это не имело никакого значения – люди вокруг требовали того же.
– Благодарю вас, мои глубоко несчастные друзья! – сказал Остин на камеры, которые теперь замкнули свое кольцо вокруг него. – Отравленные, больные, а теперь еще и голодающие… Нет, я не шучу, хотя очень хотел бы отделаться шуткой. И более того, я не шутил, когда говорил, что люди, предающие меня суду, – полные идиоты. Они причинили вам самое большое из возможных зол – они лишили вас рассудка. И никакого утешения нет в том, что то же самое они делают и в отношении себя.
Он сделал паузу и продолжал:
– Мое мнение по поводу того, что загрязнение окружающей среды ведет к умственной деградации населения, глубоко верна. Если бы это было не так, разве я сидел бы сейчас на скамье подсудимых – я, не похищавший Гектора Бамберли?
Раздался смех – свободный, громкий, от которого разбегаются призраки и привидения.
– И именно поэтому, – продолжал Трейн, выпрямившись во весь рост, – любой ценой – ценой для меня, для вас, для всего человечества – тот способ существования, который нам навязывают эти идиоты, должен быть заменен иным – если мы хотим выжить как вид.
Его голос неожиданно поднялся и гремел теперь как гром.
– Планета Земля не может себе позволить этого!