– Если бы выпила предложенную воду, не умирала бы! – рявкает колдун, и по телу распространяется необычное тепло от его беспокойства в этом царстве постоянного холода.
– Я не мо…гу пошевелиться… Тело… не… слушается. Даже пальцы…
Перевожу взгляд на небо, которое горит красными и розовыми оттенками. Вспоминаю Илью, а колдун замирает, во второй раз пролив новую порцию воды мне на щёку. Почему-то я хочу попросить прощения, что оскверняю его дом своей кровью, пачкаю его белый снег. Колдун сбивает меня с мысли, стремительно набирая снег в свой рот. Не понимаю, зачем он это делает. Он хватает меня за кафтан и подтягивает к себе, пальцами находит мои нос и рот, а потом накрывает мои губы своими. Он целует меня грубо, напрямую поит растопленным снегом, его губы ледяные. Он зажимает мне нос, и моё тело само глотает набранную живую воду, желая очистить путь для воздуха.
Я дёргаюсь, ощущая, как ледяная вода проходит по горлу в желудок. Колдун отпускает и вновь повторяет свои действия: набирает снег в рот и приникает к моим губам, передавая живую воду. На второй раз я глотаю сама, а на третий от прикосновения его губ я прикрываю глаза. Хозяин леса не отстраняется, пока я неосознанно отвечаю на его поцелуй. Весь мир замирает вместе со временем, губы колдуна теплеют, а движения становятся мягче, приятнее, посылая волну жара по всему телу. Теперь уже он ничего мне не даёт, а, наоборот, крадёт мой воздух. Я поднимаю руку, а когда прикасаюсь к его шее, зарываясь пальцами в мягкие волосы, мы одновременно распахиваем глаза, удивлённые. Поцелуй прерывается, колдун отпускает меня. Оставшись без поддержки, я снова валюсь в снег.
– Какие же вы беспомощные, смертные. Ничего сами не можете, – с напускным недовольством бормочет он. – Полежи немного, сейчас всё заживёт.
Сердце неистово бьётся в груди, я несколько раз облизываю губы и нервно сглатываю, пытаясь дышать. Тело вновь мне подчиняется. Слабость, боль и головокружение отступают. Не глядя, ощупываю свой бок, одежда всё так же порвана и влажная от крови и снега, но кожа гладкая, как и раньше. Сажусь и проверяю ногу. Та тоже полностью зажила. Колдун шарит рядом руками по снегу, втягивает носом воздух, находит чистый участок белого покрова и вновь собирает снег в ладони. Тот тает, и колдун протягивает воду Ягодке.
– Кобыла твоя и то умнее, – стыдит меня колдун, пока лошадка без лишних приказов утыкается мордой ему в руки и слизывает предложенную воду.
Мне хочется ответить ему какой-нибудь грубостью на оскорбление, но я сдерживаюсь, замечая, что за Ягодкой всё это время тянулся кровавый след. Колдун спас меня и мою лошадь. Не вправе я его оскорблять, когда сама действительно не могла даже наклониться и принять живую воду из его рук.
– Всё-таки ты можешь покидать пределы своих границ?
– Могу, но это обходится мне непозволительно дорого, – сухо отвечает он, тяжело опирается на свой посох и встаёт на ноги с заметным трудом. – Раньше это было легко, но время истощает мои силы. В последний раз я покидал пределы восемнадцать лет назад, а расплатиться пришлось своим зрением.
– Ты отдал зрение, чтобы куда-то сходить? – ужасаюсь я.
– Нет, из-за того что покинул эти земли, я сильно ослаб. Не мог больше хранить это место в холоде с тем, что у меня оставалось. Я сам лишил себя зрения, пожертвовал им, чтобы восстановить затраченные силы и сохранить мороз. Перед твоими глазами единственный оплот зимы, не станет его, и зима никогда не вернётся. Я поддерживаю холод за счёт своей жизненной силы. Это истощает меня, делает слабее с каждым годом. И каждый раз цена всё выше. Для создания здешнего леса мне пришлось обрести нынешнюю форму и заключить себя в это жалкое слабое тело, – с долей отвращения он прикладывает руку к груди, – а восемнадцать лет назад ради защиты ребёнка я пробыл за пределами Зимнего леса не один час. За это я отдал глаза, – его тон, как и всегда, сухой, скучающий, но я не могу отделаться от ощущения, что слышу тоску, раздражение и одиночество.
Весь созданный им пейзаж красив, чист и идеален, как и его внешность, но остаётся чувство глухой тишины, пустоты и какой-то ненужности.
– Прости, я испортила твой снег, – искренне говорю я, оглядывая наполовину растопленный, примятый снег, испачканный кровью и землёй.
– К утру всё вернётся, как будто здесь ничего и не происходило, – спокойно отвечает колдун.
– Что это были за лисы? Почему они напали на меня? – я пытаюсь подняться, но получается не сразу.
– Лисы – это слуги Ноября. Этих тварей он запустил туда, чтобы я не покидал своих земель. Но людей они почти не трогают, поэтому вопрос к тебе. Что ты натворила, княжна?
– Я ничего не делала.
Колдун подходит ближе, оценивающе обходит меня по кругу, втягивает носом воздух, выискивая что-то. Вновь останавливается передо мной, недовольно хмуря брови.
– Ты – непроходимая дура! Принесла в Зимний лес золото!