— Если бы все выказывали свои чувства, — сказал он и сделал паузу, стараясь прожевать кусок мяса, затем, сдавшись, сплюнул хрящ и отложил его на край тарелки, — это был бы не мир Джейн Остен, правда?
— Правда. — Я подняла свой крошечный бокал с вином в знак согласия с этим замечанием, опустошила его и подлила нам еще. — Но ты ведь был актером, так? Наверняка тебе это помогает. Ты ничего об этом не рассказывал. — Он вообще почти ничего о себе не рассказывал; мне следовало узнать его получше до того, как мы окажемся в постоянном окружении слуг и перестанем выходить из образов. — Какая у тебя любимая пьеса Шекспира? Какое у тебя было амплуа?
Лиам насторожился.
— Самое обыкновенное — того, кто прозябает без работы.
— Но ты учился в театральной студии?
— Учился.
— В Лондоне?
— В Лондоне.
Оказавшись в тупике, я ненадолго замолчала.
— И тебе там нравилось?
— В целом да. — Он снова покраснел и вдруг выдал: — Полагаю, там всяко веселее, чем на медицинском факультете.
—
— Что ж, повезло тебе.
— Но мне бы и в театральной студии понравилось. Меня завораживает актерство. Я в упор не вижу особенной дихотомии между наукой и искусством, в существовании которой все так уверены. Разве нельзя любить и то и другое?
— Можно. — Он откинулся на спинку кресла и, покручивая свой пустой бокал, склонил ко мне продолговатую голову. — Значит, так ты здесь оказалась? Из любви к литературе?
— Если вкратце — да. Из любви к Джейн Остен.
— Она — чудо. — Мы задумались, и Лиам чуть тише добавил: — Подумать только — она жива. Прямо сейчас! И мы, возможно, познакомимся с ней — если будет на то воля Божья и мы сами все не испортим…
— Не испортим.
— Ты в себе, похоже, уверена донельзя.
— Я столько времени на эту миссию убила не для того, чтобы ее завалить.