Удивительно скоро своеобразие 1815 года стало восприниматься как нечто обыкновенное. Благодаря газетам, комиссионеру и наличности под рукой мы нашли подходящий дом — полностью меблированный, с уборной не на улице, в фешенебельном районе Вест-Энд — и заключили договор аренды на шесть месяцев. Мы наняли трех слуг, заказали еще одежды и приступили к устрашающему процессу внесения на счета наших фальшивых денег. Но дел впереди еще было немало, а время шло.
У нас сложился режим дня, наметились привычки. Каждый день я спускалась к нашей кухарке-экономке миссис Смит, чтобы обсудить меню, составить список покупок и свериться со счетами. Эта дородная женщина с карими глазами и лицом в оспинах терпеливо объясняла мне даже то, что самой ей, вероятно, казалось совершенно очевидным.
Впрочем, как-то утром, стоило мне только присесть в ее темной комнатушке рядом с кухней, она задала мне новую задачку.
— Мисс, Грейс говорит, что камин в гостиной дымит.
— Да? Ну, ей, наверное, виднее. — Грейс была нашей горничной.
— А вы сами не заметили?
Не заметила. Дым от горящего угля был одним из запахов, свойственных этому дому, — наряду с пчелиным воском, из которого состояли свечи, скипидаром и уксусом, что использовались в качестве чистящих средств, и лавандой, которой ароматизировали мое постельное белье.
— Ваш комиссионер упоминал, когда здесь дымоходы в последний раз чистили? Мне кажется, что и в кухонном очаге тяги не хватает.
— А их чистить нужно? — Мне вспомнились «Приключения Оливера Твиста» и сцена, в которой маленький Оливер едва не становится трубочистом.
Миссис Смит медленно моргнула — так выражалось ее изумление в те моменты, когда я демонстрировала глубину своего невежества. В институте придумали объяснение тому, почему у нас не было ни тетушек-бабушек, ни приятелей, ни знакомых — и это в Англии, где, похоже, все мелкопоместное дворянство знало друг друга или хотя бы состояло в дальнем родстве: мы представлялись осиротевшими братом и сестрой, детьми плантатора с Ямайки. Такая биография была далека от безупречной, но она могла многое объяснить — например, отсутствие знаний о дымоходах.
— Если прикажете, мисс, я пошлю мистера Дженкса за трубочистом. — Лицо у меня, видимо, сделалось сконфуженным, поскольку она добавила: — В такой час они ходят по улицам, кличут тех, кто даст им работу.
— Только велите ему привести того, кто пользуется щетками, а не того, кто засылает в дымоход мальчишку.
Она захлопала глазами.
— Щетками?
— У некоторых есть такие специальные щетки с длинными ручками, которые достают до самого верха трубы.
— Я о таких не слыхала.
— Однако они существуют. — В этом я не сомневалась. — Не забудьте сказать об этом Дженксу.
Сама я с Дженксом, нашим слугой, старалась общаться как можно реже: любое мое столкновение с ним было неприятным. «Он меня недолюбливает, — жаловалась я Лиаму. — О чем бы я его ни попросила, в ответ он презрительно ухмыляется и находит повод этого не делать». Лиам воспринял это со скепсисом — с ним-то Дженкс всегда был услужлив и почтителен.
Позже, в Грин-парке, я размышляла о Дженксе и о нелепой надобности вообще держать слуг. Прогулки по утрам стали еще одной нашей новой привычкой — они давали нам возможность обсудить дела, не опасаясь быть подслушанными. Впрочем, в тот день мы почти не разговаривали, просто шли в гулкой тишине по аллее, вдоль которой росли платаны. Было солнечно, но холодно, свет падал под углом, какой бывает только осенью. Порыв ветра подхватил опавшие листья и закружил их вихрем прямо перед нами.
— Пора мне написать Генри Остену, — ни с того ни с сего вдруг сказал Лиам. — Как думаешь?