Через два дня пришел ответ. Он дожидался нас подле кофейника, когда мы спустились к завтраку: сложенный тугим конвертом лист хлопковой бумаги, на который мы уставились не мигая. Как же странно то, чем я сейчас занимаюсь, подумала я, — подобного ощущения я не испытывала даже в тот миг, когда очнулась в Летерхеде. Мы вмешались в ход истории. Мы отправили Генри Остену письмо, которого прежде не существовало; он прочел его, а затем сел и написал ответ — в то время, когда должен был заниматься чем-то другим. Например, любоваться солнечным днем за окном? Мурлыкать песенку, разглядывая собственное отражение в зеркале? У меня было подозрение, что он окажется самодовольным франтом; это сочеталось бы с другими известными нам его чертами: обаянием, неумением хранить секреты, нежеланием выбрать один карьерный путь и придерживаться его.
Я взяла письмо, разломила восковую печать и развернула аккуратно сложенный втрое лист. Почерк был безупречный: никаких клякс, ровные строки, слова одинакового размера. Мы провели много времени за изучением технических аспектов написания писем — именно по ним судили о принадлежности автора к определенному классу. И хотя то письмо, что отправилось к Остену, вышло неплохим, с ответом его было не сравнить.
— То есть дома он тебя принимать не захотел.
— Наверняка существует масса людей, которых он не захотел бы принимать у себя дома.
— Он должен удостовериться в твоей благонадежности.
— Как уроженца колонии, рабовладельца, приятеля какого-то дальнего родственника? — Лиам вгляделся в письмо. — Надеюсь, в его клубе не состоят врачи, которых мне следовало бы знать со времен учебы в Эдинбурге.
— Выкрутишься как-нибудь, — произнесла я с уверенностью, которой не ощущала. — Вдруг годы, проведенные в тропиках, сказались на твоем цвете лица и повлияли на твою внешность? — Я взглянула на него: ровная бледная кожа с розоватым подтоном. — Ну или что-то вроде того.
В день икс Лиам перемерил абсолютно всю одежду, приобретенную им с тех пор, как мы прибыли в 1815 год, — его спальня и гардеробная были завалены отвергнутыми вещами. Он ходил взад и вперед по лестничной площадке третьего этажа, что-то бормотал себе под нос, забегал ко мне в комнату и недовольно изучал себя в единственном ростовом зеркале в доме и спрашивал моего мнения о каждом своем наряде.
— Я должен произвести впечатление богатого человека. Но не кричаще богатого. Джентльмена. Но не хлыща. Как тебе этот жилет?
— Я думаю, тебе стоит отдать предпочтение сдержанному образу.
— Пожалуй, ты права.
Лиам скрылся в своей комнате, но почти сразу же снова призвал меня и потребовал вынести приговор брюкам. Некоторое время назад он заказал новый парик — тот прибыл утром в сопровождении человека, который слегка завил и припудрил его. К 1815 году парики успели выйти из моды; теперь их носили только старики и представители определенных профессий — в том числе врачи.
Coup de grâce[9] сборов Лиама стала ванна. Запах чистоты сигнализировал о его появлении в гостиной, где я шила сорочку — ну или пыталась шить; его волнение заразило и меня, и я никак не могла сосредоточиться хоть на чем-нибудь.
— Ну как? — Лиам совершил передо мной пируэт — другого названия этому не было.
Все переживания того стоили: костюм смотрелся превосходно, подчеркивая его стройную, но широкоплечую фигуру; в нем была стать, которую я до сего момента и не замечала, поскольку не особенно вглядывалась. Он был не моего типажа, но я знала, как людей в экстремальных ситуациях притягивает друг к другу. Такое случалось со мной и в приемном отделении, и — особенно часто — во время гуманитарных миссий. Перед отправкой в Перу нам устроили неформальную лекцию на эту тему, которая, как мы тогда шутили, предназначалась для того, чтобы избавить людей в браке от чувства вины за измену супругам.
— Впечатлился бы даже Бо Браммел.
— Нет ощущения, что я перестарался? — Он поправил парик, скривился при виде себя в зеркале над камином и стряхнул что-то с лацкана. — Браммел умеет выглядеть непринужденно — в этом весь его секрет.
ebooksa