— Я работаю с тобой уже больше года, но до недавних пор у меня такой вопрос даже не возникал. Хотя сама я… Пяти минут беседы со мной хватит, чтобы понять — я не британка. — Он молчал, и у меня возникло ощущение, что я задела его за живое. — Но это не имеет значения. Мне просто любопытно.
— Что меня выдало?
— Брось, это неважно.
— Мне просто интересно. Что именно?
Отступать он явно не собирался.
— Той ночью, когда ты вернулся домой после встречи с Генри Остеном, твоя речь звучала иначе — только и всего.
Некоторое время мы ехали в тишине, а затем Лиам наконец проронил:
— Я из Ирландии. Но уехал оттуда давным-давно. Я вообще не считаю себя… — Мысль он не закончил.
— Ну что, разбираюсь я в акцентах? — сказала я, надеясь перевести разговор в менее мутное русло. Непонятно, почему ему так не хотелось это признавать, но деваться было некуда, и я ощутила неловкость — из-за его притворства, из-за того, что уличила его. Но во время подготовки он так убедительно изображал исконного британца; подкрепляла это впечатление его девушка, Сабина, — я видела ее пару раз, когда она заходила в институт: вся из себя высокая блондинка, которая в скучающе-аристократичной манере растягивала гласные. — И какая своеобразная ирония. Помнишь, мы прочли в той статье о восприятии местными иностранцев, что в 1815 году англичане ненавидели евреев и ирландцев больше, чем кого-либо? Больше, чем даже французов! — Несмотря на только что завершившуюся двадцатилетнюю войну с последними.
Наши сиденья в фиакре располагались друг напротив друга, узкие и неглубокие настолько, что мы то и дело сталкивались коленями и бормотали извинения. Лиам откинулся назад, и его рот растянулся в улыбке.
— Возможно, как раз поэтому нас сюда и отправили.
— Из соображений этнического разнообразия?
— Вроде того. — Помолчав, он продолжил: — Чтобы продемонстрировать широту своих взглядов. Стремление к равноправию и великодушие, присущие исконно британской ментальности. Сплошные достоинства.
Его интонация была настолько нейтральной, что я не могла понять, сарказм это или нет. Дальше действовать можно было двумя способами: отстать от него — ну и пусть себе секретничает, — либо надавить и узнать, в чем там дело. Вскрыть нарыв, скажем так. Как только эта ассоциация пришла мне в голову, выбор оказался очевиден.
— Прости, если лезу не в свое дело, но я не понимаю, зачем тебе… Важно ведь не то, откуда ты вышел, а куда пришел, и ты, как по мне, весьма преуспел в этом плане. — Он не удостоил меня ответом. — Ты написал прекрасную книгу, тебя выбрали для этой миссии, у тебя красивая девушка… — На этих словах он беспокойно заерзал, и я перефразировала: — Ты так и не рассказал мне, как вы с Сабиной познакомились. Она ведь не из академических кругов? В каком-то аукционном доме работает, так?
— Сто лет назад. В старшей школе.
— Она тоже ирландка? — Я решила не выказывать удивления, что бы он ни ответил.
— Нет, конечно. — Лиам запнулся, и я собралась было метнуть в него очередной вопрос, но тут он заговорил снова: — Мы оба учились в Крофтоне.
Я знала, что это была одна из самых элитных закрытых школ, бастион исконно британского духа.
— Так вы вместе со школьной скамьи? Как мило. — Я всегда поражалась таким людям: неужели они успевали сформироваться как личности к шестнадцати-семнадцати годам?