Виченте ненадолго задумался.
– Может, они не хотят продолжать, опасаясь больших потерь. Война идет тяжело, врагов много, снабжение затрудняется. Может, они поняли наконец, что победы не достичь, и решили удовольствоваться какими-то уступками.
– Мы имеем дело с лягушатниками, – возразил Шарп. – А лягушатники малым довольствоваться не привыкли. И еще одно. Кристофер не показал мне никакой бумаги. Никакого подписанного и скрепленного печатью договора. Ничего.
Виченте кивнул, признавая силу аргумента:
– Если хотите, я спущусь и попрошу показать бумагу.
– Никакой бумаги нет, – сказал Шарп, – и с холма никто не спустится.
Виченте помолчал.
– Это приказ, сеньор?
– Да, приказ. Мы остаемся здесь.
– Что ж, значит, остаемся.
Виченте похлопал по плечу Мачедо, и они повернулись и отправились к своим, чтобы сообщить о принятом решении.
Харпер сел рядом с Шарпом:
– Ну что, теперь вы уверены?
– Ни черта я ни в чем не уверен, – признался Шарп, – но думаю, он врет. Даже не спросил, какие у нас потери. Будь он на нашей стороне, обязательно бы спросил, так ведь?
Харпер пожал плечами – ответа на этот вопрос он не знал.
– И что, по-вашему, будет, если мы спустимся?
– Что будет? Они возьмут нас в плен. И отправят в свою чертову Францию.
– Или отошлют домой?
– Если война закончится, то да, отошлют домой. Но если бы война закончилась, нам бы об этом кто-нибудь сообщил. Какой-нибудь португальский чиновник. Только не Кристофер. И если война закончилась, с какой стати давать нам час на раздумье? Спешить ведь некуда. Ну, будем мы сидеть на этом треклятом холме целый год, кому от этого хуже?
Шарп приподнялся и посмотрел вниз, туда, где французские пехотинцы заканчивали собирать тела убитых. Пехотинцев привел майор Дюлон. Он же принес две лопаты, чтобы осажденные могли похоронить своих: двух португальцев, убитых снарядом во время утренней атаки, и стрелка Донелли, лежавшего на вершине с того самого времени, когда они выбили оттуда французов.