Среди тысячи слов

22
18
20
22
24
26
28
30

Я засмеялась.

– Заметила.

– Просто дружеское напоминание насчет заучивания текста наизусть. Прошло две недели, – сказал Мартин. – Как у всех дела с запоминанием текста?

Бормотание и кивки, несколько стонов. Лен Хостетлер схватился обеими руками за горло и притворился, словно его душат. Потом лучезарно улыбнулся и показал большие пальцы вверх.

– Все отлично, Марти.

Джастин поднял руку.

– У меня вопрос. Мы с Уиллоу идем на весенний школьный бал в следующую пятницу. Нам можно взять отгул?

Что-то ледяное расцвело и расползлось в моем животе. Я взглянула на Айзека. Он смотрел на меня в ответ. На долю секунды в его глазах показалась боль. Маленькая лодочка, плавающая в зелено-серых волнах, а потом быстро потонувшая. Его лицо закрылось от меня, и он отвернулся.

– Вам нужно сказать «да», герр Режиссер, – сказал Лен громким голосом.

– И правда, – заметила Лоррен. – Весенний бал – верстовой столб в жизни старшей школы.

– В этот раз сделаю исключение, – сказал Мартин, слегка нахмурившись. – Но могу отпустить лишь на один вечер. Кто-то еще? Опусти руку, Лен.

Все засмеялись, а Джастин казался довольным собой. Груз моей вины и смущения казался таким тяжелым, что я не могла поднять глаза и встретиться взглядом с Айзеком.

«Почему я испытываю вину? Он уезжает из города. Он сказал, что покончил со старшей школой…»

– Ладно, – сказал Мартин, хлопнув в ладоши. – Давайте вернемся к работе. Уиллоу? Айзек?

Мы снова прогнали сцену, и в этот раз без флирта. Ничего милого. Айзек произносил свои слова с еле скрываемым презрением. Раненый принц, издевающийся над возлюбленной, предавшей его. Его голова на моих коленях была подобна тяжелому камню. Теперь мы уже не играли свои роли. Мы просто были самими собой.

Понадобилась всего одна суббота, чтобы создать связь между нами. Айзек поделился со мной личной информацией. Я подпустила его так близко к моей истории, как никого другого. Время, что мы провели вместе, стало основой этой сцены. Мое согласие пойти на танцы с Джастином было предательством. Боль Гамлета была болью Айзека. Сожаление Офелии – моим собственным.

Когда все закончилось, Мартин еще раз хлопнул, но в этот раз аплодируя нам.

– Идеально, – сказал он. – Это было идеально. Это придает сцене объем. Хорошая работа, вы двое. Давайте дальше…

В конце репетиции я поспешила забрать вещи и уйти. Потом я вспомнила, что Джастин отвозит меня домой. Он ждал меня у входа в театр и казался довольным своим триумфом. Меня это взбесило.

Я попыталась засунуть сценарий в сумку слишком быстро, уронила его, и папка с тремя кольцами открылась, ударившись об пол. Страницы рассыпались, и я встала на колени, чтобы собрать их. Рядом со мной кто-то присел, и я ощутила запах бензина, крема после бритья и сигаретного дыма.