– Н-не знаю…
Она подцепляет лезвием складку кожи у него под подбородком.
– Но знаешь, что она мертва.
Рам жмурится, а слезы продолжают течь.
– Д-да…
– Откуда?
– Д-да все это знают…
– Открой глаза.
Он подчиняется.
– Ты сейчас же звонишь в полицию и рассказываешь все то, что только что рассказал мне. В противном случае… Рам, ты меня понимаешь?.. Не слышу.
– П-понимаю…
– Так вот, в противном случае я вернусь, и никто меня не остановит. Тебе не спастись. Как бы ты ни старался, Рам, кого бы ты ни просил тебя защитить, он тебя не защитит. От меня – нет. Я доберусь до тебя точно так же, как добралась сегодня. И тогда я на хрен отрежу тебе яйца вместе с членом, а потом выкину в канализацию на корм крысам, пока ты будешь истекать кровью. – Мэри Пэт поднимается. – Еще раз: идешь к таксофону, звонишь в полицию и говоришь, что хочешь дать показания по гибели того парня.
Она идет к выходу, но на полпути останавливается. Оборачивается. Ее сердце еще лелеет крохотный осколок веры, самый дорогой: веры в то, что Джулз – ее лучшее творение в жизни, что Джулз лучше ее, Дюки и Ноэла. И что душа ее сейчас там, куда попадают только хорошие души, где бы это ни было. Всего один вопрос – и от осколка ничего не останется.
Мэри Пэт откашливается, собираясь с духом.
– То, что ты рассказал про Джулз… Она правда это сделала?
У Рама такое лицо, как будто он раскаивается, что не утаил эту часть истории.
– Она правда это сделала? – повторяет Мэри Пэт, чеканя каждое слово. – И не смей врать, я сразу пойму.
– Да, – отвечает Рам.
Мэри Пэт долго стоит в дверях, сдерживая слезы.
– С другой стороны, это ведь я ее воспитала? – произносит она. – Значит, на мне и грех.