Полный решимости «задушить в себе признаки бывшей беззаботной жизни», Даллет сначала устроился на работу социальным работником, а затем докером и шахтером. После вступления в 1929 году в Коммунистическую партию он написал встревоженной семье: «Уж теперь вы наверняка видите, что я делаю то, во что верю, то, что хочу делать, делаю лучше всего и больше всего люблю делать… вы должны видеть, что я по-настоящему счастлив». Он провел несколько недель в Чикаго, где после выступления перед многотысячной толпой был избит «красным отрядом» городской полиции.
В 1932 году Даллет был профсоюзным организатором в Янгстауне, штат Огайо, где в передовых рядах участвовал в беспорядочной борьбе Конгресса производственных профсоюзов за перетягивание сталелитейных рабочих в лоно этой организации. Он не боялся вступать в жестокие рукопашные схватки с нанимаемыми сталелитейными компаниями громилами. Несколько раз местная полиция, чтобы помешать выступлению на митингах рабочих, сажала его в камеру. На выборах мэра Даллет выставил свою кандидатуру от Коммунистической партии. Китти, хотя она и была женой члена партии, приняли только в Коммунистический союз молодежи, и то лишь после того, как она доказала свою преданность делу, распространяя «Дейли уоркер» на улицах и раздавая листовки сталеварам. «Перед распространением листовок Коммунистической партии у заводских ворот я обычно надевала легкую обувь для тенниса, – вспоминала она, – чтобы быстрее убежать при появлении полиции».
Китти платила десять центов членских взносов в неделю. Пара обитала в убогом общежитии, арендуя комнату за пять долларов в месяц и, как ни парадоксально, выживая на двухнедельное государственное пособие для бедных в 12,50 долларов. Их соседями по коридору долгое время были два стойких коммуниста – Джон Гейтс и Арво Кустаа Халберг, впоследствии сменивший свое имя на Гэса Холла и ставший председателем Коммунистической партии США. «В доме была кухня, – вспоминала Китти, – но плита дымила, и готовить на ней не было никакой возможности. Мы питались два раза в день в грязной закусочной». Летом 1935 года она исполняла обязанности «литературного агента» партии, то есть убеждала партийцев покупать и читать труды классиков марксизма.
В 1936 году терпение Китти лопнуло, и она заявила мужу, что больше не в состоянии жить в таких условиях. Вся жизнь Джо была посвящена партии. Хотя Китти не отреклась от своих политических взглядов, между супругами стали часто происходить ссоры. По словам общего друга Стива Нельсона, Джо «чересчур догматично реагировал на ее нежелание проявлять верность партии с такой же силой, как это делал он». В глазах Джо его жена вела себя как незрелая «интеллигентка среднего класса, не способная войти в положение рабочего класса». Китти гневно отвергала подобное высокомерие. Прожив в крайней нужде два с половиной года, она объявила, что им следует расстаться. «Бедность все больше и больше угнетала меня», – вспоминала она впоследствии. Наконец, в июне 1936 года Китти сбежала в Лондон, где ее отец получил заказ на сооружение промышленной печи. Некоторое время она не получала от Даллета никаких известий, как вдруг обнаружила, что письма перехватывает ее мать. Китти созрела для примирения и была рада услышать, что муж собирался приехать в Европу.
В начале 1937 года Даллет решил вступить добровольцем в коммунистическую бригаду, ведущую борьбу с фашистами на стороне испанской республики. Он и его старый приятель по партии Стив Нельсон отправились в Европу в марте 1937 года на борту круизного лайнера «Королева Мэри». Джо не разлюбил Китти и сказал Нельсону, что надеется помириться с женой.
Китти ждала мужа на причале во французском порту Шербур. Они вместе провели неделю в Париже, Нельсон таскался за ними следом. «Я был лишним, – вспоминал Нельсон. – Китти, молодая, красивая женщина, меня впечатлила. Не очень высокая, с короткими, светлыми [
По пути в Испанию Даллет и Нельсон были арестованы французскими властями. В апреле они предстали перед судом и, отбыв наказание – двадцать суток тюремного заключения, были выпущены на свободу. Пробравшись наконец тайком в Испанию в конце апреля, Даллет написал жене: «Я обожаю тебя и жду не дождусь, когда приеду в А. [Альбасете] и получу твое письмо». В июле он все еще слал ей жизнерадостные, яркие отчеты о своих приключениях: «Страна чертовски интересная, война чертовски интересная, а задача – самая чертовски интересная из всего, чем я до сих пор занимался, – всыпать фашистам по первое число».
Китти понравился друг мужа, и она взяла на себя труд написать жене Нельсона Маргарет, женщине, с которой до того ни разу не встречалась, о неделе, проведенной в Париже. «Нам выпало несколько хороших дней, – писала она. – Не знаю, насколько они были хороши в качестве подготовки к трудной дороге впереди, но нам было весело». Она рассказала о посещении блестящего массового митинга, на котором 30 000 человек протестовали против занятой западными странами позиции строгого нейтралитета в отношении гражданской войны в Испании. «Самой волнующей частью, так как мы не понимали языка выступающих, была поездка на метро. Сотни молодых коммунистов не позволяли поезду метро уехать, пока не сядут все, распевали “Интернационал”, выкрикивали антифашистские лозунги. К нам присоединился буквально каждый, и когда поезд прибыл на станцию “Гренель” (место сбора), как будто весь Париж уже ревел “Интернационал”. Я, возможно, впечатлительна (хотя сомневаюсь), но мне показалось, будто я выросла в три раза, у меня потекли из глаз слезы, и мне хотелось орать во весь голос». Китти подписалась под письмом: «Твой товарищ, Китти Даллет».
В Испании Джо Даллета вскоре назначили «политическим комиссаром» в батальон имени Маккензи и Папино, канадское военное подразделение численностью 1500 человек, вобравшее в себя многих американских добровольцев из бригады имени Авраама Линкольна. Летом Джо и его соратники приступили к боевой подготовке. «Какое ощущение силы, когда ты стоишь в окопе за тяжелым пулеметом! – писал он Китти. – Ты же знаешь, что я любил фильмы о гангстерах за грохот автоматных очередей. Можешь представить теперь мой восторг от того, что я держу в руках такое же оружие».
Война для республиканцев складывалась неудачно. Даллет с его людьми по численности и вооружению уступали испанским фашистам, которым поставляли артиллерию и самолеты Германия и Италия. К тому же, как вскоре обнаружил Даллет, испанских левых раздирала жестокая, иногда смертельная политическая грызня. В письме Китти, датированном 12 мая 1937 года, Даллет зловеще сообщал, что испанское коммунистическое начальство грозило «вычистить» из войск всех анархистов. Осенью Даллет руководил «судебными процессами» над дезертирами. По некоторым данным, несколько человек были казнены. Даллет стал крайне непопулярен среди своих боевых соратников. Эти чувства, по отзыву друга Даллета, достигали «почти ненависти». Отдельные сослуживцы считали его фанатиком. В докладе Коминтерна от 9 октября 1937 года говорилось: «Определенная доля личного состава открыто выражает недовольство Джо, ходят разговоры о его смещении…»
Через четыре дня он впервые повел батальон в бой – в атаку на удерживаемый фашистами город Фуэнтес-де-Эбро. За несколько дней до этого один старый друг нашел Джо сидящим в одиночестве в маленькой хижине при тусклом свете керосиновой лампы. Даллет признался, что чувствует себя одиноко и что его никто не любит. Он был полон решимости доказать, что не принадлежит к тем политработникам, что «отсиживаются в тылу», и продемонстрировать личное мужество, первым преодолев бруствер вражеских окопов. Когда друг попытался возразить, заметив, что так батальонами не командуют, Даллет не пожелал его слушать.
В день боя Даллет сдержал свое слово. Он первым выскочил из окопа и успел пробежать в направлении позиций фашистов всего несколько метров, прежде чем его сразила пулеметная очередь. Пуля попала ему в пах. Командир пулеметного расчета батальона докладывал после боя: «Атака началась в 13.40. Батальонный комиссар Джо Даллет наступал с первой ротой на левом фланге, где огонь был наиболее сильным. Он повел роту вперед, но, получив смертельную рану, упал. Джо до конца вел себя как герой, не позволив санитарам приблизиться к себе в хорошо простреливаемой зоне». Страдая от страшной боли, он попытался доползти до своих окопов, но был убит второй пулеметной очередью. Ему еще не исполнилось тридцати.
Стив Нельсон был ранен еще в августе и услышал о смерти Даллета во время поездки в Париж. Перед смертью Даллет написал Китти, что Нельсон будет проездом в Париже, поэтому она решила приехать туда из Лондона. Из Парижа она намеревалась перебраться в Испанию. Зная, что должен передать трагическую новость, Нельсон назначил встречу в фойе отеля, в котором остановилась Китти. «Она была раздавлена, – вспоминал Нельсон. – Рухнула как подкошенная, ухватившись за меня. Я почувствовал, что как будто стал для нее опорой вместо Джо. Обняв меня, она разрыдалась, и я тоже не смог сохранить самообладание». Когда Китти в слезах воскликнула: «Что мне теперь делать?!», Нельсон, недолго думая, предложил ей уехать к нему и Маргарет в Нью-Йорк. Китти согласилась, но сначала ее пришлось отговаривать от поездки в Испанию, где она хотела поступить добровольцем в госпиталь.
Китти вернулась в Америку двадцатисемилетней вдовой коммуниста и героя войны. Компартия Америки позаботилась, чтобы о ее жертве не забыли. Глава партии Эрл Браудер написал, что Даллет присоединился к тем, кто «отдал себя без остатка задаче обуздания фашизма». Один из немногих истинных коммунистов с дипломом университета, входящего в Лигу плюща, Даллет обрел статус мученика, павшего за дело рабочего класса. С позволения Китти партия опубликовала в 1938 году «Письма из Испании» – переписку Джо с женой.
Китти провела в тесной нью-йоркской квартирке Нельсонов несколько месяцев. Она встречалась с друзьями мужа, все они были членами партии. Китти сама потом рассказала государственным следователям, что числила среди своих знакомых таких известных деятелей Компартии, как Эрл Браудер, Джон Гейтс, Гэс Холл, Джон Стойбен и Джон Уильямсон. Тем не менее она утверждала, что вышла из партии и перестала платить членские взносы в июне 1936 года, когда уехала из Янгстауна. «Она явно находилась в очень расстроенных чувствах, – вспоминала Маргарет Нельсон. – У меня сложилось впечатление, что она испытывала огромный эмоциональный стресс». Другие друзья тоже подтверждали, что Китти долго не могла прийти в себя после смерти мужа.
Однако в начале 1938 года она приехала к подруге в Филадельфию и решила остаться, поступив весной в Пенсильванский университет. Китти изучала химию, математику и биологию и, похоже, наконец созрела для того, чтобы получить степень бакалавра. То ли весной, то ли летом того же года случай свел ее с врачом британского происхождения Ричардом Стюартом Харрисоном, с кем она была знакома еще девочкой. Харрисон, высокий, красивый мужчина с пронзительно голубыми глазами, практиковал в Англии и на тот момент заканчивал интернатуру, чтобы получить врачебную лицензию в США. Мужчина более зрелого возраста, аполитичный Харрисон, похоже, мог дать Китти то, в чем она отчаянно нуждалась, – стабильность. 23 ноября 1938 года она совершила очередной импульсивный поступок – вышла за Харрисона замуж. Их брак, как она потом говорила, был «невероятно неудачен с самого начала». Она рассказала подруге, что состояла в «невозможном браке» и «была давно готова уйти от мужа». Харрисон вскоре переехал в Пасадену, где поступил в ординатуру. Китти осталась в Филадельфии и в июне 1939 года получила степень бакалавра искусств с отличием в области ботаники. Через две недели она согласилась приехать к Харрисону в Калифорнию и поддержать видимость нормального брака, потому что, по ее словам, «муж был убежден, что развод погубит карьеру молодого врача».
К двадцати девяти годам Китти, похоже, достигла этапа, на котором могла взять ответственность за свою жизнь в свои руки. Застряв в тупике несчастливого брака, она тем не менее была полна решимости строить собственную карьеру. Больше всего ее увлекала ботаника. Летом Китти получила исследовательскую стипендию, позволившую ей поступить в аспирантуру лос-анджелесского отделения Калифорнийского университета. Китти намеревалась получить степень доктора и должность профессора ботаники.
В августе 1939 года она и Харрисон приехали на прием в саду в Пасадене, где Китти повстречала Оппенгеймера. Осенью начались занятия в аспирантуре, но она не могла выбросить из головы высокого молодого человека с ясными голубыми глазами. В последующие несколько месяцев они встретились еще раз и начали видеться регулярно. Хотя Китти была замужем, они даже не пытались скрывать любовную связь. Их часто видели в открытом двухместном «крайслере» Роберта. «Он приезжал [к моему офису] с прелестной молодой девушкой, – вспоминал доктор Луис Хемпельман, физик, преподававший в Беркли. – Она была очень красива. Маленькая, худая как щепка – как и он сам. Они нежно целовались и расходились в стороны. Роберт всегда носил “поркпай”».
Весной 1940 года Оппенгеймер, не церемонясь, пригласил Ричарда Харрисона и Китти погостить у него летом в «Перро Калиенте». В последний момент доктор Харрисон, как потом сам сказал ФБР, решил не ехать, но Китти отговаривать не стал. Вышло так, что Оппи пригласил на ранчо Боба и Шарлотту Сербер в то же самое время, и когда те явились на машине в Беркли из Эрбаны, штат Иллинойс, где преподавал Сербер, Оппи объяснил, что пригласил обоих Харрисонов, но Ричард не смог приехать. «Китти, возможно, поедет одна, – сказал он. – Вы могли бы захватить ее с собой. Решать вам. Однако, если вы это сделаете, могут возникнуть серьезные последствия». Китти с радостью согласилась ехать с Серберами и провела на ранчо целых два месяца.
Всего через день или два после приезда Китти они с Робертом – Китти всегда называла его только по имени – отправились верхом на ранчо Кэтрин Пейдж «Лос-Пиньос». Пара заночевала там и вернулась назад на следующее утро. Через несколько часов приехала и сама Пейдж, та самая женщина, по которой Роберт сходил с ума летом 1922 года. Кэтрин из озорства подарила Китти свою ночную рубашку, которую, как она призналась, нашла под подушкой Роберта в «Лос-Пиньос».