Кеннет О. Мэй, партработник из Беркли, назначивший Гриффитса связным с группой, потом сказал ФБР, что Хокон Шевалье и другие профессора университета присутствовали на собраниях, но что он «не считал их принадлежащими к ядру КП».
Получивший в Беркли степень бакалавра по математике Кен Мэй был другом Оппенгеймера. Мэй вступил в Коммунистическую партию в 1936 году. Он провел пять недель в России в 1937 году и еще две недели в 1939 году. Мэй был без ума от советской политико-экономической модели. Во время местных выборов в Беркли в 1940 году он выступил с речью перед школьной управой, отстаивая право местных кандидатов от Коммунистической партии проводить митинги на территории государственной школы. После того как речь Мэя попала в местную прессу, его отец, консервативный преподаватель политических наук Калифорнийского университета, лишил сына наследства, а университет уволил молодого человека с должности доцента. На следующий год Мэй, все еще обучаясь в аспирантуре на факультете математики, выставил свою кандидатуру от коммунистов на выборах в городской совет Беркли. Поэтому его связь с Компартией на момент встречи с Оппенгеймером не представляла собой секрета. Мэй дружил с Джин Тэтлок, и с Оппенгеймером его, скорее всего, познакомили на заседании профсоюза учителей в 1939 году.
Много лет спустя, уже покинув партийные ряды, Мэй рассказал ФБР, что несколько раз бывал у Оппенгеймера дома для политических дискуссий, и назвал эти встречи «неформальными собраниями… которые проводились с целью обсуждения теоретических вопросов социализма». Он добавил, что не считал Оппенгеймера членом партии либо человеком, «связанным партийной дисциплиной». Оппенгеймер был независимым работником умственного труда, и, как следует из объяснений Мэя ФБР, «КП по большей части не доверяла интеллигенции как группе, способной управлять делами Компартии, но в то же время стремилась направить мышление таких людей в русло КП, повысить свой престиж и заручиться их поддержкой коммунистических идей. По этой причине Мэй продолжал поддерживать контакт с объектом [Оппенгеймером] и другими квалифицированными кадрами, говорить с ними о коммунизме и снабжать их коммунистической литературой».
Оппенгеймер, как объяснил Мэй агентам ФБР, был одним из тех, кто с готовностью «принимал цели и задачи КП на конкретный период, если для себя решил, что от них будет польза. Он никогда не одобрял задачи, если не был с ними согласен». Мэй заметил, что «объект открыто вступал в контакт с любым, кто ему нравился, будь то коммунист или кто-то еще».
ФБР так и не смогло разобраться, состоял ли Роберт в партии, из чего можно сделать вывод, что свидетельств, говорящих в пользу его членства, было очень мало. Почти все улики в досье ФБР носят косвенный и противоречивый характер. Хотя некоторые информаторы называли Оппенгеймера коммунистом, большинство лишь рисовали портрет примкнувшего к коммунистам попутчика. Третьи вообще категорически отрицали, что он был членом Компартии. В распоряжении Бюро имелись лишь собственные подозрения да чужие домыслы. Правду знал один Оппенгеймер, который всегда отрицал свое членство в Коммунистической партии.
Глава десятая.
Конец этой недели стал решающей вехой в его жизни, и он мне об этом сказал. <…> В эти выходные Оппенгеймер начал отворачиваться от Коммунистической партии.
Двадцать четвертого августа 1939 года Советский Союз потряс мир заявлением о заключении пакта о ненападении с гитлеровской Германией. Неделей позже началась Вторая мировая война. Комментируя эти судьбоносные события, Оппенгеймер писал коллеге-физику Вилли Фаулеру: «Я знаю, что Чарли [Лауритсен] меланхолично заявит о нацистско-советском пакте “а ведь я предупреждал”, однако я пока не делаю никаких ставок на исход этого фокуса, разве что на то, что немцы глубоко влезут в Польшу. Это дурно пахнет».
Ни одно событие не вызвало в кругах левой интеллигенции таких ожесточенных споров, как заключенный нацистами и Советами в августе 1939 года пакт о ненападении. В Америке многие коммунисты вышли из рядов партии. По слишком мягкому выражению Шевалье, советско-германский пакт «заставил растеряться и расстроиться множество людей». Сам Шевалье сохранил лояльность партии и защищал пакт как необходимое стратегическое решение. В августе 1939 года он и еще четыреста человек подписали открытое письмо, опубликованное в сентябрьском номере 1939 года журнала «Советская Россия сегодня», резко обличающее «фантастическую ошибочность утверждения, что СССР и тоталитарные государства практически ничем не отличаются друг от друга». Имя Оппенгеймера в списке подписантов не значилось. По словам Шевалье, именно осенью 1939 года «Опье проявил себя впечатляющим и успешным аналитиком. <…> Опье в простом и ясном виде представлял факты и аргументы, имеющие убедительную силу и развеивающие недобрые предчувствия». В то время как коммунисты вдруг резко потеряли популярность даже в кругах калифорнийских интеллигентов, Оппенгеймер, по отзывам Шевалье, терпеливо объяснял, что германо-советский пакт является не столько альянсом, сколько вынужденным договором, продиктованным соглашательством Запада с Гитлером в Мюнхене.
Шевалье был глубоко озабочен волной военной истерии, превращавшей «искушенных либералов в реакционеров, а любителей мира в милитаристов». Возвращаясь однажды после полуночи домой со встречи в Лиге американских писателей, Шевалье заскочил к Оппенгеймеру. Роберт еще не ложился и работал над лекцией по физике. Когда хозяин предложил ему выпивку, Хок попросил у него помощи с редактированием антивоенного памфлета, поддержанного Лигой. Уступив просьбе, Роберт сел и прочитал черновик. Закончив, встал и заявил: «Не годится». Он усадил Шевалье за пишущую машинку и начал диктовать новый вариант. Через час Хок ушел с «совершенно другим текстом».
Роберт не состоял в Лиге американских писателей, редактирование памфлета было всего лишь дружеской услугой. Новая редакция памфлета страстно призывала не втягивать Америку в войну на европейском континенте. Не исключено, что Роберт помог отредактировать еще два похожих памфлета – в феврале и апреле 1940 года. Оба имели заголовок «Отчет перед нашими коллегами» и подпись – «Факультетский комитет университета, Коммунистическая партия Калифорнии». Цель памфлетов состояла в объяснении последствий войны в Европе. В университеты Западного побережья было разослано более тысячи экземпляров.
По сведениям Шевалье, Оппенгеймер не только написал черновик, но и заплатил за печать и распространение памфлетов. Неудивительно, что их обнаружение вместе с утверждениями Шевалье сделали их предметом пересудов о том, состоит ли Роберт в Компартии[12]. Гордон Гриффитс подтвердил высказывание Шевалье, что Оппенгеймер принимал участие в подготовке этих памфлетов. «Они были напечатаны на дорогой бумаге, несомненно, оплаченной Оппи. Он был не единственным автором, но очень ими гордился. <…> Очищенный от партийного жаргона текст читался элегантно и аргументированно».
«Вспыхнувшая в Европе война, – говорилось в памфлете от 20 февраля 1940 года, – кардинально изменила ход нашего собственного политического развития. За последний месяц с “Новым курсом” происходили странные вещи. Мы наблюдали за тем, как его атакуют и как
В интервью Шевалье уверял, что язык памфлета определенно принадлежит Оппенгеймеру. «Его стиль узнаваем. У него есть характерные обороты, характерные словечки. “Все более и более уверенно” – это очень для него типично. Слово “уверенно” редко встретишь в таком контексте». Утверждения Шевалье – слишком зыбкое основание, чтобы положительно приписать авторство памфлета Оппенгеймеру, однако допускают вывод, что Роберт приложил руку к редактированию черновика. Возможно, «все более и более уверенно» – типичное для Оппенгеймера выражение, тем не менее многие другие части памфлета совершенно не напоминают его стиль.
Что конкретно предлагали эти «отчеты»? В первую очередь защитить «Новый курс» и входящие в него социальные программы:
На Коммунистическую партию нападают за ее поддержку советской политики. Однако даже полное истребление партии не отменит этой политики. Оно лишь заглушит голоса, самые здравые голоса, выступающие против войны между Соединенными Штатами и Россией. Реальная мишень нападок, ее предназначение – внести сумятицу в стан демократических сил, раздавить профсоюзы в целом и Конгресс производственных профсоюзов в частности, дать предлог, чтобы урезать помощь, отбросить великие программы по сохранению мира, безопасности и занятости – основу движения к единому демократическому фронту.
Шестого апреля 1940 года факультетский комитет университета Коммунистической партии Калифорнии выпустил еще один «Отчет перед нашими коллегами». Как и раньше, автор не был указан. И опять Шевалье утверждал, что Оппенгеймер был одним из анонимных авторов памфлета.
Элементарным мерилом качества общества является его способность к сохранению жизни своих членов. Оно должно обеспечить им возможность прокормиться и оградить себя от насильственной смерти. Нынешняя безработица и война представляют собой такую серьезную угрозу благополучию и безопасности членов нашего общества, что многие задаются вопросом, насколько общество способно выполнять свои основные обязанности. Коммунисты требуют от общества намного большего: они требуют возможностей, дисциплины и свободы, характерных для высокоразвитых культур прошлого, для каждого человека. Сегодня благодаря нашим знаниям и силе мы знаем: ни одна культура, основанная на ущемлении возможностей, на безразличии к нуждам человека, не может быть ни честной, ни продуктивной.
Как и в феврале, главной темой отчета являлось внутреннее положение. Памфлет анализировал страдания миллионов безработных и критиковал решение калифорнийских и федеральных демократов сократить бюджет на благотворительные расходы. «Сокращение пособий и одновременное увеличение бюджета на вооружения связаны не только арифметическими факторами. Отказ Рузвельта от программы социальных реформ, нападки на рабочее движение вместо прежней его поддержки, подготовка к войне – все это явления одного порядка». С 1933 по 1939 год, как утверждал памфлет, администрация Рузвельта «проводила политику социальных реформ». Но с августа 1939 года «не было предложено ни одной меры прогрессивного направления… а прошлые меры не получили защиты от нападок реакционеров». Если раньше администрация Рузвельта выражала «омерзение» выходками комиссии нижней палаты по расследованию антиамериканской деятельности, возглавляемой Мартином Дайсом, то теперь она «обхаживала» реакционеров. Если раньше защищала профсоюзы, гражданские свободы и права безработных, теперь вела атаку на таких лейбористских лидеров, как Джон Л. Льюис, и тратила деньги на оружие.
Даже сам Рузвельт, которого авторы памфлетов прежде считали «довольно прогрессивным», превратился для них в «реакционера» и «поджигателя войны». Эту метаморфозу вызвала война в Европе. «Все считают и притом реально, что после окончания войны в Европе установится социализм и Британская империя канет в прошлое. Мы считаем, что Рузвельт берет на себя роль хранителя старого европейского порядка и планирует, если потребуется, использовать богатство и людей нашей страны, чтобы добиться своей цели».