– Им фе хуфе… мои ребятки отомстят.
Она кивнула в сторону Велги:
– А эта?
– Велга Буривой.
И одно только имя её заставило матушку помрачнеть ещё больше. Глаза недобро сверкнули.
– Нуфно укрыться. Они могут фернуться, – она попыталась подняться, и Белый тут же оказался рядом, чтобы помочь ей встать.
В его руках матушка была лёгкая, точно тряпичная куколка. Он позволил себе касаться её чуть дольше обычного и задержать ладони на плечах. Живая. С ним вместе. Он дома.
– Кто это сделал?
От одного воспоминания старуха сморщилась, выпучила бесцветные глаза.
– Этот грёбаный уродес предал нас, – насупившись, проговорила она. – Мерский выродок. Плефивый пёс. Отбросок. Ты убьёф его, Ворон, когда придёт время. Слыфифь? Ты убьёфь грёбаного Матеуфа Белосерского. И эту дефку… он приходил фа ней.
Белый резко оглянулся, и Велга невольно попятилась.
– Войчех, – имя в её устах звучало так нежно, так беззащитно, как дуновение весеннего ветерка.
Он будто снова почувствовал её губы на своих.
Её поцелуй был сладок. Он не понимал прежде этих слов. Всё, о чём пели гусляры, раньше казалось бессмысленным.
До огней на реке. До её неразборчивых страстных слов.
– Войчех, не надо…
Но он был верным слугой своей госпожи. Он всегда выполнял её указания. И пришло время выполнить этот договор.
Правая рука невольно коснулась левого запястья. Знаки, оставленные договором, горели в нетерпении. Давно пора было его исполнить.
Ночь вокруг сомкнулась. И осталась только Велга – яркая, как костёр. И даже ярче. Жарче. Слаще. Желаннее. Как же он желал… впервые так ярко, неистово, неудержимо.
– Войчех…