—
— Нет, спасибо.
Но мама всё равно поёт:
Один из них издалёка приплыл,
Раньше эта колыбельная всегда помогала. Теперь — нет. Лампёшка сердито садится на постели. Ну почему ей нельзя наверх?
Внезапно сверху, с лестницы, доносятся какие-то звуки. Псы? Или кто-то кричал?
Ему послышалось? Или к нему наконец кто-то поднимается? Чудовище садится и прислушивается.
Нет, показалось.
К одиночеству ему не привыкать, но на этот раз долго, слишком долго. Воды не осталось ни капли. Еда давным-давно кончилась, но это не самое мучительное, хуже всего жажда… Нет, хуже всего, что о нём забыли.
Но не могли же они забыть? Разве такое возможно? Должен ведь кто-то прийти рано или поздно? Они не все разбежались: он слышал собачий лай, пару раз видел кого-то в саду. Кто-то ещё остался, и когда-нибудь, уже скоро, должны же они подняться наверх?
А он должен быть к этому готов.
— Ах, нет? Кто же тогда?
—
Никакой он не рыцарь, теперь уж точно нет. В нём остались лишь голод, гнев, жажда и…
Чудовище навостряет уши.
Всё-таки что-то там слышно, на лестнице. Кто-то поднимается по ступенькам.
У Марты дрожат руки, тарелка со стаканом тихонько позвякивают. Рыба уже порядком протухла и воняет. Что ж, пусть он и на том скажет спасибо. Он. Оно. Поди разберись. Марта так давно здесь живёт и ещё ни разу его не видела. Слышала — да. И представляла себе во снах, в кошмарных снах. Кровь, чешую и прочую жуть. Правда, Йозеф всегда возвращался из башни целым и невредимым и даже говорил о нём чуть ли не с теплотой в голосе.
М-да…
И всё же оно добралось до Йозефа. А те двое на прошлой неделе — дворецкий и помощник садовника, — два здоровяка с палками… Сбежали вниз, трясясь от ужаса и истекая кровью. Стрелой за порог — и до свиданья. О них сейчас лучше не думать.