Лампёшка

Лампёшка поскорее закрывает дверь.

Она идёт дальше, запах становится всё невыносимее. В конце коридора обнаруживается дверь, за ней — убегающая вверх, в темноту, лестница. Вот откуда пахнет. И где-то там должна быть комната, куда запрещено заходить.

Но ведь нужно же наверху немного прибрать? Выбросить то, что там гниёт?

Однажды, когда она была совсем маленькая, к берегу прибило рыбацкий кораблик, который качался на волнах и никуда не плыл. И не мог плыть, потому что рыбак помер в пути. Тело его лежало в трюме, а улов был свален на палубе и страшно вонял. Улов был знатный: целые горы рыбы на палящем солнце. Городские чайки посходили с ума, тучами кружились над палубой и нажирались до отвала.

Старого рыбака звали Пер. Люди исподтишка посмеивались над ним, потому что он нёс околесицу и никогда не мылся. Смердел всю жизнь. Никто не хотел работать с ним в паре.

Судно так и качалось на волнах недалеко от порта, рыбы на палубе ещё оставалось навалом, а ветер дул как раз в нужную сторону. Два дня подряд весь город мутило.

Тогда шериф с помощниками подгребли на шлюпке к кораблю и сбросили улов за борт. Заодно с капитаном. Вёдрами лили на палубу воду, но от вони так и не избавились.

Капитан порта не разрешил ставить судно у себя на пристани и приказал сжечь его в море. От этого тоже поднялся смрад ещё хуже прежнего. Дым отнесло прямо на город, и запах завис там на три безветренных дня.

В народе то время прозвали Местью Пера.

Горожане на улицах зажимали рты платками, никому кусок не лез в горло, и мистеру Розенхауту пришлось выбросить все свои запасы. Лампёшкина мама тогда ещё была жива и, хотя не могла ни говорить, ни ходить, но запахи чуяла, и Лампёшка давала ей влажные платки и мешочки с лавандой, от которых не было никакого проку, и не знала, что лучше — распахнуть все окна или наоборот — не открывать. Отец никогда ей не помогал, его вечно не было дома, он где-то пил — однако и спиртное не спасало: зловоние стояло такое, что даже дышать не хотелось. Но приходилось, конечно.

Вот точно так воняет и тут, наверху.

Лампёшка озирается. Никого. Мягко ступая, она поднимается по лестнице на башню. За поворотом ещё одна лестница. На деревянных ступенях — след из больших тёмных капель. Наверняка кровь… девочка едва не бросает всю затею. Ещё один поворот, лестница сужается и взбирается всё выше. Придётся разжать нос, а то воздуха не хватит. Фу-у-у-у!

На самом верху в сумраке она различает запертую на засовы дверь. Рядом валяется разбитая тарелка с кусками тухлой рыбы — вот что так воняет. На полу лежит ещё что-то. Ключ.

Вдруг внизу раздаётся шум: Ленни вопит, псы разражаются лаем, и Марта сердито выкрикивает её имя. Лампёшка хватает ключ, прячет его в карман платья и несётся по ступенькам вниз.

Рука Ленни намазана мазью от ожогов, разлитый по полу чай вытерт, новый заварен, и Марта переводит хмурый взгляд на девочку.

— А ты где пропадала? Наверху?

— Я совсем недолго, — отвечает Лампёшка, краснея. — Я подумала… там так воняет… я хотела…

— Пусть воняет, — говорит Марта. — В этом доме такое бывает. Скоро выветрится. — Она резко хватает девочку за запястье. — Забудь дорогу в башню! Повтори.

— Забудь дорогу в башню.

Но нет, она, конечно, не забудет. Сердцу не прикажешь, а сердце дочери маячника желает увидеть маяк. Пусть голова дочери маячника и нашёптывает ей всякие благоразумные советы, проку от них мало.