Лампёшка

Она прикладывает ухо к двери и слушает. Тишина. Но оно, конечно, там.

Марта осторожно отодвигает два засова, вынимает из кармана фартука ключ и вставляет в замок. За дверью что-то ползает, слышит она. Ползает совсем близко.

— А ну прочь от двери! — как можно строже рявкает Марта. За дверью раздаётся тихий смех. — Прочь, или ничего не получишь!

Смех перерастает в шипение. Но доносится оно уже из глубины комнаты.

— Я открываю дверь, — говорит Марта. — Но смотри мне… У меня палка!

Никакой палки у неё нет. Вот дурында, в следующий раз надо будет взять. Или привести псов. Только они боятся, топчутся под лестницей и повизгивают — разве их сюда загонишь?..

— У меня палка, я не шучу! Открываю!

Марта слышит, как визгливо звучит её голос. Вот уж нагнала страху! Немощная старуха, без палки, с тарелкой рыбы в руках. Не её это работа! Она опять начинает сердиться на Ника: ну мужское же это дело. Трус, трус…

Марта делает глубокий вдох, со скрипом поворачивает ключ и приоткрывает дверь. В комнате темным-темно и воняет. Она чует запах гниющих водорослей, дохлой рыбы. Её сердце выскакивает из груди. Поднос на пол — и бегом отсюда.

Вдруг что-то выскальзывает из мрака и бросается на неё. Марта кричит и отскакивает, запнувшись о порог, стакан падает, тарелка разбивается вдребезги. Ей в икру впиваются острые зубы, и она пинает, пинает, пинает, пока зубы не разжимаются, и она захлопывает дверь комнаты, поворачивает ключ и, прихрамывая, убегает — по коридору, вниз по лестнице, подальше отсюда.

Больше никогда, ни за что, ни в жизнь! Придётся… Придётся найти кого-то другого… Кого угодно, только чтоб не самой.

Будь что будет, она уйдёт из этого дома, а Ленни… как же теперь они с Ленни…

Марта всхлипывает, спотыкаясь, кровь из раны стекает в туфлю.

Тарелка так и валяется в коридоре. Сегодня чудовище опять останется голодным.

Чудовище

Глупо, как глупо! Ну какое же он ничтожество, ни на что не способен — тоже мне чудовище!

Такой шанс: какая-то несчастная старушенция, и он не смог с ней справиться. Как сосунок! А у неё и палки-то не было.

Ни воды, ни еды, ничего у него не осталось. Ну да, голод, это да, и жажда. И самое страшное — сухость.

Его тело скукоживается, сжимается, ноет от жажды, он слизал с ковра всё до последней капли. В мыслях — одна вода: течёт, пузырится, грохочет как водопад, а он стоит под ним — весь, весь, весь в воде.

Ха-ха, так ему ж нельзя быть в воде, всегда было нельзя!