Лампёшка

— Ты иди первый!

— Нет, ты, иди ты!

Тогда он ещё думал, что они хотят помочь, и, чтобы их не спугнуть, состроил самую приветливую мину, на какую был способен. Тогда он ещё думал, что им его жаль, что они ему что-нибудь принесли. Попить, а может, и поесть. Ха-ха!

Принесли они палки: два здоровенных мужика, оба с палками. И тут же пустили их в дело.

Он хотел закричать: «Я не виноват, честно, он просто умер!» Но они всё колотили и колотили и гнали его от тела Йозефа.

Он хотел сказать: «Еды почти не осталось… и воды… и мне каждый день нужно…» Но они рычали: «Назад, монстр, урод!» Они положили старика на одеяло, скорее, скорее.

— Ты только посмотри, сожрать его удумал, Господи Иисусе!

Они истово перекрестились.

«Да нет же! — хотел закричать он. — Я только проверял, не шевелится ли он, я бы никогда…»

Но они дали ему пинка, и ещё раз, и ещё, потому что он не защищался.

Что ж, тогда он принялся шипеть, визжать, кусать, он вцепился им в лодыжки — туда, где мягко. Полилась кровь, мужики завопили — вот это было весело.

Но они забрали с собой старика на одеяле, захлопнули дверь, задвинули засовы и ушли.

А потом ничего, целую вечность — ничего. Он ещё ни разу не оставался один так надолго, и вот сегодня явилась эта старуха, и теперь… Теперь, конечно, никто уже не придёт, ему конец, без еды он сдохнет, без воды засохнет, зачахнет. Никогда не научится ходить, никогда не взойдёт на борт корабля, ноги его никогда не привыкнут к морской качке.

Он закрывает глаза и позволяет себе провалиться в темноту.

Зловоние

— Эй, ты, хватит крутиться у меня под ногами!

Марта заносит руку, но Лампёшка вовремя уворачивается. Ей не привыкать — дома наловчилась.

Такой Марту девочка ещё не видела: нога у неё перевязана, и она ковыляет по кухне, то присаживается, то снова вскакивает, забывает про чайник, пока не замечает, что вода выкипела, вздрагивает от любого звука — собачьего лая, хихиканья Ленни — и срывается. Шлёпает пса, рявкает на сына, который потом всё утро сидит за столом с дрожащей губой.

Лампёшка гладит его по голове и приносит бутерброды с чаем — сегодня Марта и этого не делает. Девочка старается не попадаться Марте на глаза. Днём она берёт вёдра и поднимается наверх. Не то чтобы внизу было так чисто и нечем заняться, просто сегодня никто не обращает на неё внимания, никто её не останавливает.

Запах в коридоре наверху стоит ужасный, не лучше, чем в погребе, и только усиливается, когда она поворачивает за угол. Двери здесь пошире, стены увешаны рогами. Есть тут и голова носорога, серая и сморщенная. У носорога маленькие печальные глазки, с рога свисает длинная паучья нить. Лампёшка осторожно толкает ближнюю дверь. В комнате перед ней — ряды полок, уставленные чучелами, стеклянные шкафы, полные бабочек и жуков на булавках. Ни одно крылышко не дрожит. На полу — тигриная шкура, на стене — портреты мужчин в военной форме. Они не сводят с неё суровых глаз. Что делает здесь эта девчонка?