Мальчик снова открывает глаза. Они такие странные, такие чёрные. Лампёшка видит в них своё отражение.
— Ещё пить хочешь? — спрашивает она. — Нет? Тогда поспи, Рыб.
Она склоняется над ним, чтобы поправить простыню.
— Я ТЕБЕ НЕ РЫБ! — внезапно вскрикивает мальчик и впивается зубами ей в запястье. Глубоко. Рана тут же начинает кровить, и Лампёшка, спотыкаясь, отступает.
— Забери тебя чесотка! — ругается она. — Ах, ты…
Мальчик выскальзывает из-под простыни и исчезает под кроватью.
— …гад! Чего кусаешься?
— Сама виновата! — шепчет он из тени.
— Что я тебе такого сделала? Я помочь пыталась! — кричит Лампёшка.
Она зажимает рану. Кровь просачивается сквозь пальцы и капает на ковёр.
— Не будешь дразнить чудовище!
— Никакое ты не чудовище! — Лампёшка тоже переходит на шёпот. — Просто гадёныш!
Сердито топая, она выходит из комнаты и захлопывает за собой дверь. Бах!
Из-за двери доносится его бормотание. Сначала тихо, потом громче.
— Эй! Я хотел… Вернись, мне скоро пора… Эй!
Лампёшка слышит его, но не останавливается. Кровь с её пальцев капает на ступеньки.
Кофе с Мартой
Кровь больше не течёт, и ясно, что рана не такая уж серьёзная — полукруг красных дырочек. Шершавыми пальцами Марта накладывает пахучую мазь, которая слегка щиплет, и обматывает Лампёшкино запястье белой тряпицей. Она суетится и полусердито-полусочувственно бормочет: «Это, конечно, тоже не дело…» и «Как же мы теперь…».
— Кто это там, наверху? — спрашивает Лампёшка после перевязки.
Марта бросает на неё угрюмый взгляд: