Он не хочет помогать, ни капельки не хочет, но девочка зовёт, и он всё же осторожно заходит в комнату и вынимает мокрого мальчика из воды. Ленни как можно дальше отставляет голову и зажмуривается, словно держит в руках гнездо ядовитых змей. Бросив Эдварда на кровать, он поскорее прячется в коридоре.
Золотые глаза закрылись. Мальчик лежит на простыне, его грудь медленно вздымается и опускается. Его хвост — самый настоящий хвост, видит теперь Лампёшка. По всей его длине тянется тонкий белый шрам, как будто кто-то когда-то пытался разрезать его надвое. Лампёшка накрывает мальчика чистой белой простынёй.
— Слишком долго! — Его голос доносится будто издалека.
— Нет, все хорошо…
— Слишком долго!
— Я на минуту забыла, что надо считать, совсем на чуть-чуть, я увидела…
— Даже на это ты не способна.
— В следующий раз я… Завтра я…
Он отбрасывает простыню и соскальзывает под кровать, в темноту.
— А теперь вон отсюда, — шипит он. — Оставь меня одного.
Как проходят дни
Так отныне и проходят дни.
Она каждое утро приносит ему завтрак, ждёт, пока он поест, и относит поднос обратно на кухню.
Она по-прежнему старается разговаривать бодро и приветливо, хотя уже почти не верит в то, что его можно приручить.
Она старается подавать ему то, что он просит, но чаще всего ошибается. Не та книга, не те карты. Африка вместо Японии. Гренландия вместо Индонезии. Ей-то откуда знать? «Светила из тебя не выйдет, Лампёшка», — говорил отец. Что ж, он прав.
— Научить тебя читать, что ли? — несколько раз раздражённо предлагал мальчик. — Ничего легче на свете нет!
— Нет, спасибо.
— Если ты, конечно, не тупица.
Вот-вот.
При любой возможности она проскальзывает за штору и смотрит вдаль, на свой старый дом и на море, каждый день разное — зелёное, серое, серо-зелёное, серо-голубое, — и жаждет почувствовать в волосах ветер, а под ногами — прохладные ступеньки маяка.