Избранное

Ничего я не сказала, но сразу почуяла недоброе. Сразу, с первого дня, как он захворал, стал у меня правый глаз дергаться…

В четверг позвали мы попа. Поглядел он его. Язык у него прежде опухший был, говорить не мог, а тут отошло.

Батюшка и говорит: теперь все позади. Кто ж мог подумать, что помрет он так скоро? Я бы к доктору его повела. И в уме не держала…

А тут лежал он на кровати, тулупом укрылся, руки сложил на груди, будто молился. Глаза закрыл и губами шевелит, я и подумала: молится. Раньше за ним такого не водилось, потому как не больно набожным он был. Но страх божий, совесть имел. И зла никому не делал. Утречком, бывало, как встанет, к востоку обернется да скажет от всего сердца: «Прости меня, господи!»

Вот и вся его молитва, а тут, гляжу, думаю, молится ведь!..

Сердце у меня так и екнуло, сжалось.

В воскресенье пошла я собрать сливу. Он дома остался. Возвращаюсь домой, а он на краю канавы сидит, встречает меня. Помог снять мешок с плеча, посидели рядышком, поплакала я.

«Вот, думаю, хворый, ноги еле таскает, а все ж родной человек, обо мне заботится».

И такая жалость меня разобрала, такая тоска.

Потом ему малость полегчало, окреп, только одно меня пугало: больно худал, прямо на глазах сох.

В среду надел он тулуп и так одетый лег в постель. Удивилась я.

«Два часа еще моих, — сказал, — а там покину вас».

Меня аж затрясло всю, заколотило.

«Господь с тобой, Симион, и в голову не бери. Полегчало ж тебе. Поправишься…»

Ничего не ответил.

Поздним вечером поднялся, чтоб на двор идти, а у самого слабость в руках, щеколду никак не откинет. Я привстала, пособить хотела, а он мне махнул: ляг, мол, я сам управлюсь. Я и легла. Потом тревожно мне стало, долго чего-то нету его. Не стряслось ли что? Поглядела в окошко.

Вижу: сидит он на крыльце, думает и все смотрит, смотрит… Долго так сидел, смотрел, будто прощался, будто и впрямь знал, что видит в остатний разочек…

От луны на дворе светло как днем.

Подошел к колодцу, к сараю, к хлеву, корова стояла на дворе, на привязи, жевала, подошел он к ней, приласкался щекой к морде.

Корова у нас кроткая, ровно овечка, приучил он ее шарить у него по карманам, хлебушко искать.