– Привет, Пит. У тебя поесть чего-нибудь не найдется?
– В столе есть печенье.
Мэтт достал его.
– У тебя больной вид, Пит. Что-то случилось?
– Нет, я здоров.
– Не вешай мне лапшу на уши. Говори, что случилось.
Пит помялся:
– Ничего. Ничего такого, в чем кто-нибудь может мне помочь.
– Может, так, а может, и нет.
– Ты мне помочь не сможешь. У меня тоска по дому, вот и все.
– О-о-о. – Мэтт увидел вдруг перед собой зеленые просторы Айовы, ее холмы… Усилием воли он прогнал видение. – Да, парень, это дело тяжелое. Я тебя понимаю.
– Нет, не понимаешь. Ты ведь практически дома – подошел к иллюминатору и
– Ну, это как сказать.
– Ты давно оттуда? А у меня два года ушло, чтобы попасть на Терру, и неизвестно, когда еще я смогу побывать дома. – Пит был где-то далеко-далеко, будто не говорил, а стихи читал. – Мэтт, ты не представляешь, что это такое. Ты никогда его
– Чего-чего?
Но Пит его даже не слышал.
– Юпитер прямо над головой, в полнеба… – Он замолчал. – Знаешь, Мэтт, как там красиво! Таких мест больше нет нигде.
А Мэтт видел Де-Мойн: летний вечер, осень почти… светлячки подмигивают, цикады среди деревьев стрекочут, а воздух такой сладкий, такой густой, хоть черпай горстями. Вдруг накатила ненависть ко всему, что их окружало: к стальной оболочке, невесомости, очищенному воздуху, искусственному освещению.
– Зачем мы вообще сюда подписались, Пит?!
– Не знаю, Мэтт. Я не знаю.