Двор Ураганов

Длинными ловкими пальцами Поппи начала укладывать густое каре моих серебристых волос, заплетая косичку вокруг головы. Шепот ветра за иллюминатором перешел в такие сильные завывания, что мы не могли разговаривать. Подруга с трудом удерживала равновесие на раскачивающемся полу, но все-таки ей удалось украсить мою прическу шелковой бледно-розовой лентой из приданого, подаренного Королем. Я поблагодарила Поппи и улыбнулась отражению девушки в зеркале, сжав ее руку. Она подмигнула в ответ, прежде чем, держась за стены коридора, вернуться в свою каюту.

Не в силах ни стоять, ни сидеть, я легла на кровать. Лампа под потолком раскачивалась так яростно, словно сошедшая с орбиты звезда. Хаотичный концерт воспоминаний звучал в голове безумными скрипками из «Времен года» Вивальди: загадочная камея Бледного Фебюса; пронзительный взгляд командующей Зефирины; печальные глаза Рафаэля де Монтесуэно; непроницаемая улыбка лорда Рейндаста; жестокая ухмылка Гиацинта де Рокайя… Лица сталкивались и разбивались, как разбушевавшиеся волны о корабль, который уносил меня навстречу судьбе.

9

Бледный Фебюс

Сотню раз содержимое желудка подступало к горлу.

Та малая часть ужина, которую удалось проглотить, осела на дне ночного горшка, и, хотя в животе ничего не осталось, меня продолжало рвать горькой желчью. Я перегнулась через бортик кровати, чтобы не испачкать безупречного свадебного платья. С каждым новым поворотом корабль кряхтел, как ссохшийся скелет, грозя рассыпаться. Единственная в каюте лампа разбилась, ее пламя потухло под дождем стеклянных осколков. Через иллюминатор не было видно ни моря, ни неба – ничего, кроме черной завывающей пучины.

Вцепившись в матрас, раздавив щекой подушку, я понимала: наступает конец, здесь и сейчас. Мои экзистенциальные тревоги и отточенные стратегии больше не имели смысла, потому что во Двор Ураганов мне никогда не попасть. Я погибну на его периферии, а вместе со мной надежды Фронды. Для чего все было?

Неожиданно, как только я приготовилась умирать, резкие скачки корабля прекратились. По мановению волшебной палочки рев ветра стихнул, уступив место нереальной тишине. Меня бил озноб. Измученная, я встала и, с трудом держась на ногах, поплелась к иллюминатору, сглатывая очередной приступ тошноты.

От увиденного пейзажа за стеклянными квадратами, промытыми стихией, захватило дух. Море, еще недавно готовое растереть нас в песок, стало гладким, как маслянистое пятно, где отражалась чернильная ночь. Ничто не тревожило водную гладь, над которой парила полупрозрачная дымка. Вместо горизонта нас окружала необъятная стена плывущих облаков, ее туманные контуры были очерчены лунным светом. Круглое ограждение диаметром не меньше десяти километров полностью изолировало корабль от внешнего мира. В центре гигантского амфитеатра возвышалось самое экстраординарное зрелище, которое я когда-либо видела в жизни.

«Уранос».

Должно быть, он находился далеко от нас, где-то в половине лье, но превосходил по размерам все, что только я могла себе представить по описанию лейтенанта Этьена де Фабеля. Это был не корабль, а плавучая крепость. Вместо одного корпуса, как у «Невесты в трауре», она насчитывала дюжину, объединенных между собой. На фоне темного моря особенно выделялась их молочная белизна. Лес голых мачт поднимался над палубами. Длинные спущенные паруса в масштабах греческих богов печально свисали, словно саваны. Невероятный ансамбль венчал донжон[79], стены которого были пронизаны множеством сводчатых окон. Вспомнился мрачный парижский Про́клятый Собор. Возникло ощущение, что я снова смотрю на него, только в этот раз сложенного не из черного камня, а из древесины бледного цвета, характерного для человеческих останков.

Мои волосы встали дыбом, дрожь охватила тело, я посмотрела на обнаженные руки: они покрылись гусиной кожей, но не только из-за морской болезни и не из-за гнетущего впечатления, произведенного «Ураносом». Температура в каюте, всего несколько часов назад обволакивающая теплом мягкого влажного климата Мартиники, стала арктической. Как возможен такой перепад? Я отошла от заиндевевшего иллюминатора, набросила шерстяную накидку на плечи поверх белого платья со шлейфом.

На палубе ледяной воздух ощущался сильнее. Изо рта шел пар, как в северных широтах. Поппи, Зашари и Прюданс кутались в теплые одежды. Франсуаза, похоже, не собиралась выходить. Члены экипажа, несмотря на вощеные плащи, вымокли до нитки. Их изнуренные лица окаменели, с бород стекала морская вода, брови покрылись кристалликами соли.

– Глаз урагана, – объявил Гиацинт де Рокай, разорвав гробовую тишину.

Он единственный среди нас не нуждался ни в накидке, ни в плаще, его белоснежная рубашка сияла в свете луны.

– Мы внутри Глаза урагана, – мечтательно повторил вампир, словно озвучивая свои мысли вслух.

– Мы намного дальше от севера, чем вы говорили, – возмутилась Поппи, под капюшоном отбивая зубами дробь. – Может, вам, бессмертному, холод не страшен, но я продрогла до костей. С помощью какой магии нам удалось всего за несколько часов преодолеть расстояние от тропиков до Гипербореи[80]?

– Мы все еще в тропиках, леди Каслклифф. Здесь морозно, но за стеной разъяренной бури, что окружает нас, по-прежнему царит теплое лето. Перепад температур вызван ураганом.

Будто подчеркнув его слова, в амфитеатре сверкнула молния, озарив на краткий миг темные грозовые тучи. Секундой позже ударили раскаты грома. Гиацинт де Рокай, бесспорно, кровожадный монстр, но как мореплаватель он не имел себе равных. Капитан как свои пять пальцев знал океаны и их климатические условия. Если он утверждал, что мы внутри Глаза урагана, не было никакой причины ему не верить. И все-таки один вопрос оставался открытым.

– Вы утверждаете, что позади облаков вечное лето? – пробормотала я. – Тогда откуда эта зимняя стужа?