Девочка со спичками

22
18
20
22
24
26
28
30

Она бросилась к коробкам и стала рыться в них, как слепая. Чего, чего тебе не хватает, сраный шар, заткнись, заткнись, заткнись!

Кира выхватила из кучи распечаток, сваленных в одной из коробок, кусочек пластика – кажется, фотографию. Но все так сильно плыло и стекало вниз, что она просто легла на пол, скрутившись в ком, как бездомная собака.

Красный атлас распался, обнажив колени, выше которых все было исполосовано шрамами.

Она прижала ладонь к пластику, чувствуя, как слезы жгут лицо, словно серная кислота.

Все правильно. Теперь все правильно.

Из-под ее пальцев на мир смотрел Игорь Соколов – и улыбался.

Букинист

Кира подтянула лямки рюкзака и вошла в научный центр через пожарный выход, осторожно оглядываясь по сторонам и умоляя мироздание, чтобы ей никто здесь не встретился.

Судя по камерам, после новостей о смерти их главного «инвестора» из центра разбежались примерно все, не забыв прихватить с собой особо ценное оборудование. Кира посматривала в камеры примерно раз в сутки, больше по привычке – когда-то, еще до погружения в «Капсулу», она выпросила у Соколова доступ, ссылаясь на то, что хочет круглосуточно следить за статусом дефрагментации многочисленных секторов памяти «Капсулы» из дома.

В лабораторию перестал заглядывать даже Стрелковский – видимо, опасаясь мести со стороны приближенных президента. Правда, непонятно, за что.

Это было вполне в духе ее научника: отсидеться до лучших времен, пока не станет понятно, кто там следующий, куда подует ветер и на чьей стороне будет выгоднее. Поэтому Кира даже не удивилась, когда в один из дней увидела через камеры, как Давид Борисович лично опечатывает входы и блокирует двери центра, виновато озираясь.

Люди в черном тоже наведались в центр, аж целых два раза – они вывезли основной прототип «Капсулы» и все сопутствующее оборудование, небрежно и торопливо, к счастью, не заметив множества дублирующих прототипов на подземных этажах, – и после этого оставили наконец научный центр в покое.

Платье мико, фотография Игоря, зубная щетка и пара смен белья покоились в полупустом рюкзаке Киры. Ей невыносимо было оставаться в Москве и вообще в стране, хотя сто сорок седьмой так и не подписали, а выборы преемника Соколова назначили только на весну. Она не знала даже, куда полетит, но оставаться в городе, который кричал об Игоре из каждого угла, больше не могла.

Протесты постепенно стихали: переходное правительство, состоящее почти полностью из военных, лишь пару раз выкатывало на улицы танки – впрочем, Кира так и не поняла зачем. Танки были старыми и ни в кого не стреляли – просто ездили по центру туда-сюда, сминая гусеницами свежий асфальт.

Постепенно толпы на улицах поредели, подростки снова начали ходить в школы, студенты – в университеты, клерки – в офисы, а камеры продолжили все это снимать, как ни в чем не бывало.

«Это что, все?» – думала Кира, сжимаясь от ужаса и удивления, но ответить на ее вопрос было некому.

И тогда она наконец попросила Аррата прислать ей обещанное: несколько пустых болванок, гибких микродисплеев для создания ID – паспорта на любое имя.

Паспорт, как и фото, заливался на болванку через специальный зашифрованный токен, который Кире тоже прислал Аррат, – так что никто не сумел бы узнать ее новое имя.

Кире было невыразимо больно от мысли, что придется все снова начинать с нуля, в который раз, – поэтому в последние дни перед отъездом она просыпалась с колотящимся сердцем в шесть утра, без будильника, задыхаясь от тревоги, будто кто-то тряс ее за плечо и умолял проснуться.

Она уговаривала себя не возвращаться в центр за копией их с Соколовым сна – да и наверняка черные люди все удалили, – но не проверить просто не могла.