Девушка сходила на кухню и принесла ему яичницу с ветчиной и горчицу двух сортов – английскую и соворскую.
– Трудно было сегодня? – спросила она.
– Нет. Писать всегда трудно и одновременно легко. Сегодня все шло отлично.
– Жаль, я не могу тебе помогать.
– Никто не может писать за меня.
– Но я могла бы помогать тебе как-то иначе. Как ты считаешь?
Он хотел сказать, что помочь ему невозможно, но вдруг передумал и сказал совсем другое:
– Ты уже помогаешь мне.
Он собрал кусочком хлеба остатки яичницы и горчицы и допил чай.
– Как тебе сегодня спалось? – спросил он.
– Очень хорошо. Надеюсь, тебя это не задевает?
– Нисколько. Это нормально.
– Может, хватит уже обмениваться любезностями? Мне казалось, мы оставили церемонии в прошлом.
– Хорошо, давай прекратим. В том числе и дурацкие разговоры вроде: «Большего я тебе позволить не могу».
– О’кей, – сказала она, вставая. – Если надумаешь идти купаться, я в своей комнате.
Он тоже поднялся.
– Останься, пожалуйста. Я больше не буду такой свиньей.
– Не надо ломать себя ради меня. Ох, Дэвид, как мы могли так увязнуть? Бедный Дэвид. Что с тобой делают женщины. – Она гладила его по голове и улыбалась. – Если ты хочешь купаться, я пойду соберу вещи.
– Хорошо. А я пока надену сандалии.
Они лежали на песке, в тени красно-бурой скалы, где Дэвид расстелил пляжные полотенца и купальные халаты.