– В-третьих, чтобы сердце тритона стало навеки покорным.
Плеть хлестнула по спине в третий раз. Линь Хаоцин сжал рукоять кнута с такой силой, что у него побелели костяшки пальцев.
Но лицо Чан И внушало еще больший ужас, чем лицо молодого господина. Ясные и прозрачные глаза тритона почернели, как небо в ожидании жестокого шторма. Он смотрел в упор на принцессу Шуньдэ, восседавшую в кресле в центре подземелья.
– А теперь сможешь заставить тритона говорить? – поинтересовалась принцесса у Цзи Юньхэ.
– Не смогу.
Коротко, ясно и бесповоротно. Принцесса улыбнулась:
– Ладно, тритон не говорит того, что я хочу услышать. Ты тоже. Тогда зачем тебе язык?
Лицо принцессы застыло в суровой гримасе:
– Отсечь язык упрямице.
– Что ты хочешь услышать? – Тритон наконец нарушил молчание…
37
Хвалебная песнь
Голос тритона звучал бесстрастно и тихо, но проникал в уши каждого. Темное подземелье вновь сковала тишина. Принцесса Шуньдэ отвела взгляд от Цзи Юньхэ и уставилась на пленника.
Девушка не обернулась на голос Чан И, а опустила голову, как во время порки. Никогда прежде она не показывала своей слабости, теперь же ее плечи мелко дрожали. Этого никто не увидел, кроме стоявшего рядом Линь Хаоцина, который спустя много лет неожиданно заметил, что тонкая, нежная фигура сестры неотличима от фигуры обычной женщины, а хрупкие плечи напоминают крылья бабочки…
Эта бабочка с гордо поднятой головой всегда говорила ему, что когда‐нибудь упорхнет в безбрежное море. Все вокруг принимали ее за могучую птицу Пэн[24], парящую высоко в небе, позабыв, что на самом деле она слаба, бессильна и загнана в угол.
Ни разу в жизни Цзи Юньхэ не проявляла на публике своих чувств, впервые выдав себя только сейчас – из-за тритона. Неужели причина в одной только жалости к никчемному достоинству демона? Припоминая все, что Цзи Юньхэ сделала для пленника в последнее время, Линь Хаоцин машинально сжал алую плеть и перевел взгляд на Чан И. Цзи Юньхэ и этот тритон…
– Отпусти ее. Я скажу то, что ты хочешь услышать, – вновь прервал молчание Чан И.
– Хм, голос у него приятный. – Принцесса Шуньдэ прищурилась от удовольствия. – Говорят, подводный народ искусен в пении. Спой для меня.
При этих словах стоявшая на коленях Цзи Юньхэ напряглась, сжав пальцы в кулак. Живая игрушка – вот кого видела перед собой принцесса. Чан И – ее игрушка, все прочие – прислуга и рабы. Их можно поколотить, убить, лишить языка или ослепить. Горы и реки на десять тысяч ли вокруг принадлежат принцессе Шуньдэ. Народы, их населяющие, тоже принадлежат ей.
Тишину подземелья нарушила мелодичная песнь, полная упоительного очарования. Услышав первые ноты, Цзи Юньхэ затаила дыхание. Эта песнь уже звучала прежде. Всего лишь однажды. Но разве можно позабыть напев, рожденный в мире бессмертных?
ebooksa