– Со дня нашей первой встречи все твои слова и поступки были частью плана?
Девушка перестала улыбаться, ее лицо омрачилось:
– Кто разговаривал с тобой?
У Чан И побледнели губы и задрожал голос:
– Твоя забота была фальшивой, искренность – тоже. Ты притворялась, чтобы приручить меня и заставить добровольно пойти в услужение к вашей принцессе. Да или нет?
Цзи Юньхэ подошла ближе:
– Чан И, скажи, кто разговаривал с тобой?
– Да или нет? – настойчиво повторил Чан И свой вопрос.
Цзи Юньхэ молчала.
– Правда ли… – Чан И попытался заговорить снова, но теперь он избегал смотреть в глаза девушке.
Он отвернулся, всем своим видом выражая непонимание, недоверие и боль.
– Правда, – ответила Цзи Юньхэ.
Чан И сжал кулаки, его взгляд замутился.
– Тогда в темнице тебя били плетью, унижали и запугивали. Это тоже было ложью? Ты хотела вызвать у меня сострадание, выставив себя жертвой?
– Да.
В шатре повисло долгое молчание. Чем ярче разгорался охвативший лагерь огонь, тем сильнее пробирал до костей сгустившийся в палатке холод.
Чан И закрыл глаза, изо всех сил пытаясь успокоить сбившееся дыхание:
– Цзи Юньхэ, я думал, ты не такая, как остальные люди.
В его словах слышался сдавленный гнев, в них звучали боль и нестерпимая обида. Да, тритона терзала обида. Он походил на отвергнутого ребенка, который готов был отдать самое ценное, что у него есть.
– Я действительно не такая, как остальные люди, Чан И. Никто не смог заставить тебя служить принцессе, а я смогла.