Мэри без труда вообразила себе, как ляжет, и пусть снег поглотит ее целиком. Пусть холод сделает свое дело. Пусть онемеют ладони и ступни, и уши, и нос, и горло, и, наконец, грудь…
Но нет, все это ей совсем не представилось. Она действительно лежала в снегу.
Сара куда-то исчезла. Возможно, ее и вовсе здесь не было… как и всех остальных.
Снег, падавший на ресницы, смерзался в тоненькие сосульки, причудливо преломлявшие свет костра… или свет солнца? Надо же, уже утро.
От голода не осталось и следа. От всех прочих чувств – тоже.
Бескрайние сугробы слепили глаза.
Сара, появившаяся невесть откуда, подняла Мэри, силой заставила встать, взяла за руку.
Обе с трудом, спотыкаясь, побрели дальше – в снега, в ослепляющий свет.
Глава сорок четвертая
СПРИНГФИЛД, ШТАТ ИЛЛИНОЙС, СЕНТЯБРЬ 1840 г.
От неожиданно едкой, дьявольской вони жженого волоса едва не потемнело в глазах.
Взвизгнув, Тамсен уронила щипцы для завивки на пол, поспешно плеснула на них водой и облегченно вздохнула. От остывающих щипцов с шипением повалил пар.
Нервы, нервы, вот она и отвлеклась. К счастью, волос подпалила не так уж много, всего пару прядок.
Подняться пришлось пораньше, чтоб приготовиться к церемонии, но, правду сказать, ей все равно не спалось. Казалось, спящий дом давит на нее всей тяжестью. Здесь Тамсен родилась и выросла, а теперь дом принадлежал брату. Каждый вечер он укладывался в огромную кровать под балдахином совсем рядом – вон там, за дальней стеной. Если как следует прислушаться, несложно было вообразить, будто слышишь его дыхание и даже его мысли. О чем он думает? Быть может, о том же, о чем и она?
С самого дня возвращения, стоило только лечь спать здесь, в своей старой комнате, Тамсен не давали покоя воспоминания, словно бы выжженные на теле за время отсутствия.
Ну а красота… собственная красота, по крайней мере, внушала кое-какую надежду. Вздохнув, Тамсен снова взялась за щипцы. В Северной Каролине она непременно нашла бы среди дам, лебезивших перед нею, искавших ее внимания, хоть одну, готовую помочь в хлопотах с завивкой и помадой. Увы, здесь, в Иллинойсе, подруг, обожательниц, взирающих на нее снизу вверх, будто в надежде, что толика ее красоты и ума каким-то образом перейдет к ним, у Тамсен не имелось. Здесь, в доме брата, со всеми делами приходилось справляться самой.
Платье для свадьбы Тамсен выбрала не самое лучшее – из синего шерстяного шалли[16], с плиссированным лифом и пышным, широким рукавом. Лучшим она считала другое, поплиновое, оттенка полыни, однако зеленый для бракосочетаний считался цветом неподходящим, несчастливым. Вообще-то, прочитав несколько лет назад в «Дамском журнале Годи» о венчании английской королевы, Тамсен с тех самых пор мечтала, если уж доведется вновь выйти замуж, венчаться в белом. Нет, помешали этому не расходы: Джордж Доннер предлагал послать в Чикаго за любым платьем, какое она пожелает. Брак с Джорджем Доннером означал, что жить ей придется на ферме, а там подходящих случаев для белых платьев, можно сказать, не предвидится, а если так, к чему ей настолько непрактичные приобретения?
Однако главная причина состояла даже не в этом. Тамсен понимала: одна необычная, незаурядная вещь превратит общую заурядность ее будущей жизни в сущий кошмар.
Вдобавок, для белого ей недоставало внутренней чистоты.
Простиравшиеся за окном поля пшеницы, принадлежавшие брату, колыхались волнами, словно золотой океан, небо сияло безупречно ясной лазурью. При виде такой красоты у Тамсен защемило сердце. Казалось, золотые просторы тянутся вверх, сливаются в поцелуе с небесной синью. К глазам подступили слезы. Вернувшись на ферму Джори после венчания, Тамсен станет здесь не хозяйкой – гостьей. Женой другого… опять.