Голод

22
18
20
22
24
26
28
30

Между тем впереди показалось ружье, прислоненное к дереву, а за ним, в отдалении – тонкая струйка дыма над занимающимся костром. Быть может, еще не поздно?

До ружья оставалось лишь несколько футов, и тут тварь прыгнула. Что-то острое полоснуло по икре, да так, будто к ноге приложили докрасна раскаленное клеймо. Затем боль обожгла правую икру, и Стэнтон, точно младенец, забарахтался в рыхлом снегу. Попробовал было двинуться дальше ползком, но кто-то, мертвой хваткой вцепившийся в ноги, поволок его назад. Третий удар рассек кожу затылка. Боль оказалась настолько сильна, что в глазах вспыхнули ослепительно-белые звезды.

Нет, так умереть он не может.

Умирать рано.

Рано.

Пальцы коснулись самого кончика приклада… и соскользнули. Тем временем тварь вцепилась зубами в щиколотку. Обернувшись к ней, Стэнтон ахнул от ужаса. Человеческие глаза, человеческий нос…

Кто б на него ни напал, когда-то он был человеком.

Однако сейчас в этой твари от человека не осталось почти ничего. Зубы уж точно на человеческие не походили. Клыки нападавшего, пронзив кожу, крючьями впились глубоко в тело, а между ними скользнуло вперед нечто влажное, жуткое – должно быть, язык.

Брыкнув ногой, Стэнтон что было сил ударил тварь в морду. Челюстей враг не разжал, однако на миг замешкался, и Стэнтон, извернувшись, сумел ухватить ружье.

Вновь повернувшись на спину, он поднял ружье к груди, выстрелил прямо в глаза врага.

Хватка чудовища разом ослабла. Не мешкая даже затем, чтоб проверить, мертво ли оно, Стэнтон с трудом поднялся. Стоило опереться на правую ногу, все тело пронзила такая боль, что в глазах потемнело. Между тем позади, за деревьями, собирались новые твари. Стэнтон выстрелил в заросли, наугад, не понимая, туда ли целится. Дрожащий всем телом, истекающий кровью, видя, как чудища смыкают ряды, сливаются в темную, текучую массу, он снова вскинул ружье, но тут его внимание привлекло внезапное движение. Одна из тварей, обойдя его стороной, прыгнула к нему слева и, прежде чем Стэнтон успел взять ее на прицел, повалила в снег, выбила из рук ружье.

Несло от нее, точно от трупа, надолго оставленного на солнцепеке. Однако пальцы ее оказались холодными, скользкими, влажными – полуистлевшими. От вони у Стэнтона перехватило дыхание. Сбросить врага с себя не удалось: тот навалился сверху всей тяжестью, а Стэнтон слишком ослаб. Распахнутая вроде змеиной, пасть твари вдвое прибавила в ширине. Внутри блестело множество, великое множество заостренных, будто стальные гвозди, зубов, за ними скользким, темным туннелем зияло горло, а меж зубов тянулся наружу, трепетал, словно слепой хищник, ощупью ищущий жертву, жуткого вида язык.

Вдруг где-то рядом грохнуло, и лоб врага треснул надвое. Рот Стэнтона наполнился привкусом тошноты. Отброшенная прочь, тварь шмыгнула в чащу. Темя ее – целых полголовы – повисло на клочьях кожи, откинутое за спину, будто крышка люка, однако она двигалась. Жила.

Поблизости закричали. Подбежавшая к Стэнтону Мэри рухнула на колени, склонилась над ним, встряхнула.

– Зачем ты ушел от нас? – кричала она, вся в слезах. – Знал же: в лесу опасно! О чем ты только думал? Зачем ушел?

За ее спиной, с дымящимся ружьем в руках, не сводя глаз с ноги Стэнтона, остановился Уильям Эдди. Взгляд Эдди сомнений не оставлял.

– Плохи дела мои, да? – прохрипел Стэнтон. – Вот эти чудовища и до меня добрались.

Слова сорвались с языка прежде, чем он осознал, каким это выглядит бредом.

А бредом ли?

Быть может, таково проклятие здешних гор? Вначале сводят с ума, а после насылают на тебя твое же безумие, так сказать, во плоти.