Медвежий угол

Он лег на полу у кровати, рядом с племянниками. А проснувшись, увидел, что они спят, свернувшись, рядом под своими одеялами, в хоккейных свитерах. С номером шестнадцать на спине.

Мира сидела на постели дочери. Когда Мая и Ана были маленькие, Петер шутил, до чего они непохожи, особенно когда спят. «После Маи кровать можно не застилать. А после Аны кровать надо переставлять туда, где она стояла накануне». Проснувшись, Мая напоминала сонного теленка, Ана – пьяного злобного дядьку, потерявшего пистолет. Единственным схожим в них были имена: девочки терпеть не могли, когда их называли «Майя» и «Анна», потому что Май и Анн в мире было полно. Впервые осознав, что есть и другие дети с ее именем, Мая пришла в бешенство, что говорило о многом – ведь в таком возрасте куда естественней требовать, чтобы ручки столовых приборов были того же цвета, что и еда, или же истерить вечером по той причине, что ноги вдруг оказались «одинакового размера – ХОЧУ, ЧТОБ БЫЛИ РАЗНОГО!!!». Но Маю ничто не злило больше, чем необходимость делить свое имя с другими. И для нее, и для Аны имя было личной принадлежностью, физическим признаком – как легкие или зрачки, в ее мировоззрении все Майи и Анны были самозванками. Порой Мира думала, что обе девочки научились читать в пять лет, потому что узнали, что их имена пишутся не так, как произносятся. Они хотели быть кем угодно, только не такими, как все. Кажется, что это было так давно. И в то же время – как будто вчера.

Люди взрослеют так неумолимо быстро.

Петер бесшумно закрыл дверь. Повесил ключи от «вольво» на крючок в прихожей. Они с Мирой час за часом сидели на кухне, не говоря ни слова. Наконец Мира шепнула:

– Дело не в нас. Самое главное сейчас – чтобы она сумела выкарабкаться.

Петер впился глазами в столешницу.

– Она такая… сильная. Я не знаю, что ей сказать, она уже… сильнее меня.

Ногти Миры опять глубоко врезались в ладонь.

– Я готова убить его, Петер. Я хочу… я хочу, чтобы он сдох.

– Я знаю.

Миру трясло, когда он разорвал силовое поле между ними и обнял ее. Они делили вздохи и всхлипы, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не разбудить детей. Они никогда не перестанут корить себя. Адвокат и спортивный директор.

– Не вини себя, Петер. Хоккей тут ни при чем. Как там говорят… чтобы воспитать ребенка, нужна целая деревня? – шепнула она.

– Наверно, в том-то и беда. Возможно, деревня попалась не та, – ответил он.

У ледового дворца команду встречали родители. Все разъехались – тихо было в машинах, тихо в домах, только экраны светились. Ночью Лит пришел к Бубу, они особо не разговаривали, их объединяло лишь чувство, что надо что-то делать. Действовать. Они отправились по городу, зашли за своими товарищами. Черным роем двинулись по садам – сжатые кулаки под темным небом, дикие взгляды на пустых улицах. Ходили час за часом, пока не встало солнце. Они чувствовали угрозу, на них напали. Им хотелось кричать, что значит для них эта команда, про преданность и любовь, про то, как они любят своего капитана. Но у них не было нужных слов, поэтому они искали другой способ показать это. Шагали бок о бок, как зловещая армия. Им так хотелось что-нибудь защитить. Причинить кому-нибудь зло. Убить. Они охотились за врагом – любым, каким угодно.

Амат пришел домой и сразу лег спать. Фатима тихо села в другой комнате. На следующий день они поехали на автобусе в ледовый дворец. Все так же молча. Амат зашнуровал коньки, взял клюшку и как бешеный понесся по льду, врезаясь со всей силы в борта. Не позволяя себе плакать, пока не вспотеет настолько, что слезы будет не отличить от пота.

Мать и отец сидели за столом на кухне большого дома.

– Я просто… а что, если… – начала мама.

– Неужели ты могла подумать такое о нашем СЫНЕ?! Какая же ты к черту мать, если могла ПОДУМАТЬ ТАКОЕ О НАШЕМ РЕБЕНКЕ???!!! – заорал отец.

Она в отчаянии покачала головой, глядя в пол. Он прав. Что же она за мать такая? Шепнула: конечно нет, конечно, она не думает, что их сын на такое способен. Пыталась объяснить, что просто все сейчас перепуталось, перевернулось с ног на голову, трудно рассуждать здраво, надо просто попытаться ненадолго уснуть.

– Я не собираюсь спать, пока Кевин сидит в полиции, ты что, спятила? – заявил отец.